Роберт Уилсон - Спин

— Небо и земля умирают. Мы все умираем.

— За небо и землю я не в ответе. Но дать ей умереть, если я вижу шанс, — от этого я отказываюсь.

— Завидую я тебе, — тихо сказал Саймон.

— В чем это мне можно позавидовать?

— Вере твоей завидую.

Какое-то подобие оптимизма проявлялось лишь ночью. Днем оптимизм выгорал.

Я вел машину навстречу Хиросиме восходящего солнца, уже не думая о том, что свет его может меня убить, что добра от этого света ждать не приходилось. То, что мы пережили первый день, — для меня загадка, хотя Саймон объяснил бы это чудом. Защитный рефлекс — или приобретенная в процессе жизни практичность — заставил меня вынуть из бардачка темные очки и прикрыть ими глаза, чтобы вычленить дорогу на фоне огненной оранжевой полусферы, вырастающей над горизонтом. Где-то между Альбукерком и Тукумкари усталость сдавила мне виски, веки налились свинцом, машина чуть было не спрыгнула с дороги. Тут я понял, что больше не выдержу. Заплетающимся языком я предложил Саймону залить в бензобак горючее из канистры и сменить меня за рулем.

Мы одолели больше, чем я рассчитывал. Движение на дороге почти вымерло. Возможно, люди боялись передвигаться. Саймон полез за канистрой, и я поинтересовался, что из съестного он захватил с собой.

— Вон, в коробке. Что на кухне нашел.

В картонной коробке, зажатой в багажнике канистрами и упаковками с медицинского склада, за раскатившимися по дну бутылками минеральной воды, оказались три коробки сухих завтраков — кукуруз-но-пшеничных колечек «Cheerios», две жестянки говяжьей тушенки и бутылка диетической пепси.

— Ради бога, Саймон, ты что?

Саймон вздрогнул, и я понял, что оскорбил его религиозное чувство упоминанием Господа всуе.

— Больше там ничего и не было.

Ни мисок, ни ложек. Но есть мне хотелось не меньше, чем спать. Я решил охладить двигатель, мы опустили окопные стекла и сели в тени машины. Вместо чашек использовали отрезанные донышки пластиковых бутылок из-под воды, размочили в них колечки тепловатой водой. Получившаяся гуща видом и вкусом напоминала сопли, однако голод заставил проглотить ее без остатка.

Я проинструктировал Саймона относительно следующего участка дороги, напомнил, чтобы он включил кондиционер, как только двинет машину, велел будить в случае неясностей и неожиданностей и занялся Дианой.

Внутривенное и антибиотики оказали некоторое действие, она открыла глаза и произнесла:

— Тайлер…

Я помог ей напиться, заставил проглотить несколько ложек нашей питательной бурды, но много она не осилила, очень скоро сжала губы и попыталась отвернуться. Глаза ее угасли, кожа на впалых щеках посерела.

— Потерпи еще немного, Диана.

Я зафиксировал капельницу, помог Диане подняться и подвинуться к боковому краю сиденья, стащил с нее трусы, и она испустила за дверцу какое-то количество рыжевато-коричневой мочи. Затем я ее, как сумел, протер, заменил ее заношенные трусики свежими из своего чемодана.

Снова устроив ее на сиденье, я расстелил одеяло на полу между передним и задним сиденьями, чтобы улечься, не мешая Диане. Саймон лишь слега вздремнул во время поездки, ему, должно быть, хотелось спать немногим меньше моего, однако его висок братец Аарон не массировал ружейным прикладом. Голова моя гудела пустым котлом войсковой кухни, прикосновений к виску я избегал.

Саймон наблюдал за моими стараниями с расстояния в несколько ярдов, мрачный — возможно, ревновал. Когда я его позвал, он отвернулся, тоскливо глянул в соленую пустыню, как будто заглянув в небытие, и лишь потом подошел. С подавленным видом он влез за руль и уперся взглядом в приборную доску.

Я втиснулся в приготовленную щель. Диана, казалось, потеряла сознание, но, прежде чем заснуть, я ощутил слабое пожатие ее руки.

Проснулся я уже ночью. Саймон остановил машину, чтобы поменяться местами.

Я вылез наружу, потянулся. Голова гудела, позвоночник искривился в горб девяностолетнего старца, по я все же чувствовал себя бодрее, чем Саймон, который мгновенно заснул, как только забрался в спальную нишу за передним сиденьем.

Где мы оказались, я не имел представления, соображал лишь, что где-то на I-40 , что едем на восток, что местность уже не столь иссохшая, по обе стороны дороги тянулись, сколько хватало взгляда, освещенные алым лунным светом орошаемые поля. Я проверил Диану. Она спала сравнительно спокойно, дыхание улучшилось, и я на несколько минут оставил распахнутыми все двери, чтобы проветрить салон, выветрить запахи болезни, крови и бензина. Потом влез на переднее сиденье, за баранку.

Звезд на небо высыпало немного, распознать их я даже и не пытался. Подумал о Марсе. Все ли он еще под оболочкой, или тоже оголился, как и Земля? Но где его искать, я не знал, да и все равно бы не узнал его. А вот загадочную линию, замеченную Саймоном в Аризоне, ту, которую я принял за след самолета, не мог не заметить. Она расположилась в небе более по-хозяйски, разрослась в овал, напоминая уже не С, а О.

Небо, на которое я глядел, прожило три миллиарда лет с того момента, как я видел его перед исчезловением, на лужайке перед «большим домом». Чего только оно ни таило в своей бездне…

Двинув машину, я сразу включил приемник. Цифрового ничего не поймал, но на FM обнаружил местную станцию, из тех, что почти все время дуют музычку кантри да долдонят о христианских добродетелях. На этот раз мне попалась на диво разговорчивая радиоточка, и до того, как сигнал ее исчез в шумах, я узнал много нового.

Прежде всего, узнал, что не зря мы избегали больших городов, враз превратившихся в зоны бедствия. Причем не из-за грабежей и насилия — таких случаев оказалось на диво мало, — а из-за коллапса инфраструктуры. Кошмарное солнце выглядело настолько похожим на то, которое предсказывалось авторами апокалиптических прогнозов, что большинство населения просто осталось дома, чтобы умереть тихо-мирно, семейно-келейно. Центры городов опустели, там патрулировала полиция, ждали вызовов пожарные да критически неукомплектованные штатом больницы. Не так уж много народу решилось ускорить события с помощью пуль да слоновьих доз алкоголя, кокаина, ок-сиконтина, амфетаминов, но именно эти люди стали причиной множества проблем. Они оставляли включенными газовые плиты, теряли сознание за рулем, умирая, роняли сигареты. Загоралось ковровое покрытие пола, и некому было позвонить по 911, а во многих случаях некому было бы и ответить на такой звонок. Загорались дома, сгорали до угольков кварталы и районы.

Диктор сообщил, что над Оклахома-сити вздымаются четыре громадных столба дыма, что чикагский Саутсайд выгорел дотла. В каждом из упомянутых в передаче крупных городов бушевали вышедшие из-под контроля крупномасштабные пожары.