Алекс Гарридо - В сердце роза

- Ты заметила? - обрадовался Илик. - Я даже думать об этом боялся.

- Рабыни в мастерских не готовят и не прибирают. Для этого есть неумехи, чье время не дорого. И штопать рванье, как царицам платья вышивают, станет только та, для кого это совсем просто и привычно. Илик, а ведь и правда...

Но распахнулась со стуком дверь, с клубами дыма ворвалась Райя - с пустым кувшином, упала плечом на стену, задыхаясь в своем платке.

- Что случилось? - кинулась к ней Атхафанама.

- Выйди, посмотри.

Атхафанама выскочила наружу. Илик поднялся и пошел за ней, придерживаясь рукой за стену.

Со стороны селения ветер гнал черный дым.

- Пожар? - жалобно спросила царица.

- Жгут дома, - ответил Илик бесцветным голосом.

- Аиз и его братья, - боязливым шепотом объяснила Райя. - Никто не знал, что Аиз вернулся.Братья сговорились и встретили его, провели домой ночью, тайно. Если там еще остались живые, огонь убьет их вместе с хассой.

Атхафанама оглянулась на Рукчи.

- А мы уже здесь. Когда пойдем в селение?

- Завтра, думаю. Сегодня они так испуганы, что...

- Пойдем завтра, - согласилась Атхафанама и закрыла лицо руками.

- Зачем? - испугалась Райя.

- Затем, что мы джаиты, - сказал Рукчи. - Джаиты, как и тот лекарь, о котором ты нам рассказывала. Это значит, что утром я соскребу, как ты говоришь, эту щетину, которая выросла, пока я тут валялся, и мы пойдем в селение, потому что, даже если ясно, что больной умрет, нехорошо оставлять его умирать в одиночестве. Кто-то должен подать ему воды и закрыть глаза. Когда мужья оставляют жен и матери детей, мы приходим, как братья. И сестры, - добавил он, взглянув на Атхафанаму. - Если ты начнешь плакать сегодня, царица, как завтра пойдешь к людям?

- Завтра я плакать не буду, - угрюмо пообещала Атхафанама, вытирая ладонями лицо. - Ни завтра, ни во все другие дни.

- И вы не боитесь хассы? - спросила Райя. - Тогда возьмите меня с собой. Я устала убегать от нее. Я боюсь снова остаться одна. Ни за что не хотела бы я снова увидеть то, что там сейчас начнется. Но бежать уже некуда. Возьмите меня с собой. Я буду делать все, что вы скажете. Не оставляйте...

Атхафанама обняла ее.

О песне

- А мотив? - спросил Тахин, сведя брови.

- Похититель.

- Давай.

- Давай? - переспросил Эртхиа, облизнув пересохшие губы.

- Ну.

Эртхиа решительно прижал дарну к груди, а на Тахина взглянул почти робко.

У Тахина лицо застыло, осунулось, а взгляд зажегся, обращенный к густо-золотому пламени.

- Ну же, - выдавил сквозь сжатые губы.

Эртхиа ударил по струнам. И сейчас же выровнялось биение сердца, и чужим показался остывающий на висках пот, и глубоким стало дыхание. Пока перебирал лады, сами собой вспомнились слова, вычитанные в хрупком от времени свитке из заветного ларца далеко в Аз-Захре:

навстречу мне ты идешь

меня не видишь

чужака тебе неизвестного

далекого ненужного тебе

видишь

не меня

навстречу тебе я иду

тебя не вижу

возлюбленного любовь свою желание

горечь и огонь

вижу

не тебя

мимо

ты проходишь

мимо

я иду

здравствуй

прощай

И Эртхиа выкрикнул первые слова в лицо огню и краем глаза успел заметить, как дрогнуло лицо Тахина: веки и губы. И Эртхиа запел, прилежно выводя мелодию. Но Тахин вдруг, перебив, вступил тоже, повторяя слова и мотив, но чуть запаздывая. Эртхиа уронил голос и повернулся всем телом к Тахину:

- Что ты делаешь? - потому что в Хайре, если пели вместе двое, то пели одинаково или вступали по очереди, перекликаясь и как бы споря друг с другом.

- Так тоже можно петь, - сказал Тахин. - К этой песне очень подходит так петь.

- А я никогда такого не слышал. И не умею. Ты сам это придумал?

- Да нет, слышал про такое, захотел попробовать. Эту песню так и пели. Давай попробуем?

- А выйдет?

- Да тут нечего уметь. Просто пой свое, а я - свое.

- А как играть?

- Ты играй для себя, а я уж подлажусь. Давай, все получится.

- Ну, хорошо. Ладно. Давай.

Эртхиа глубоко вздохнул - и повел мелодию, высоко вознося над огнем, над чернотой ночи к пристальному свету медлительных ночных светил. И Тахин подхватил, чуть запаздывая, так что слова ложились друг на друга как бы наискось, и искажался их облик, как отражение в колеблющейся воде. Этому не было конца и не могло быть. Но, как было над долиной Аиберджит: если не приглядываться к тропе, а только идти по ней без робости, сама несет тропа, - так и теперь: не бояться, не сомневаться, только петь свое, - и слышать, как голоса, споря, удерживают друг друга в прозрачной вышине.

- Обещай. Поклянись. Слышишь, - зажмурившись, прошептал Эртхиа, когда все кончилось, - поклянись, что не в последний раз мы пели вместе.

- Хорошо бы, - сказал Дэнеш.

Они все трое переглянулись согласно, и тут ветер подхватил витую прядь с головы Тахина, и она с готовностью вспорхнула, полыхнула, забилась языком золотого огня, и следом занялась вся яростно-рыжая грива, разрослась, загудела, дохнула жаром в лицо Эртхиа. Тот уклонился, зажмурив глаза. Тахин вскинул руки, обхватил голову, унимая пламя. Оно тут же прикинулось рыжими кудрями, легло вольно и покойно на плечи.

- Смотри-ка, - возмутился Эртхиа. - Ресницы мне спалил!

Тахин виновато пожал плечами, но сказать ничего не успел. Забеспокоились кони.

- Не волки бы... - нахмурился Эртхиа. Тахин покачал головой. Эртхиа притих, прислушался. Кто-то приближался верхом, с заводной в поводу.

- А у нас гость, - задумчиво сообщил Дэнеш. - Господин У Тхэ из Унбона.

- Ты его видишь?

- Я знаю.

- Откуда?

Дэнеш пожал плечами.

Вскоре господин У Тхэ, пеший, появился в круге света. Поклонился, как в Ы принято, прижав ладони к сердцу.

- А я слышу - поют. Отчего бы, думаю, не навестить знакомых?

- Добро пожаловать, добро пожаловать! - вскочил обходительный Эртхиа. Милости просим!

И, отложив на потом вопросы, кинулся вместе с Дэнешем помогать обихаживать лошадей. Тахин подвинул к огню котелок с похлебкой и носатый сосуд с отваром из девяти трав, составленным ашананшеди.

- Как же так? - спросил, наконец, Эртхиа, когда гость был накормлен и уже неторопливо прихлебывал отвар. - Ведь исполнились все ваши надежды, и ваш законный повелитель вернулся из ссылки и обрел почтение и покорность своих подданных. Как же вышло, что вы теперь в степи - один, без приличной вашему званию свиты, даже без вьючной лошади с припасами?!

У Тхэ скорбно кивал головой, соглашаясь с его недоумением.

- Но я мог и предвидеть такой поворот. Наш повелитель есть опора законности и справедливости. Зная, что я недоволен воцарением его старшего брата, он справедливо заподозрил меня в причастности к гибели узурпатора. Я узнал - отец моей драгоценной супруги весьма влиятелен во дворце, - что готовится крайне неприятный для меня указ. Нарушить его я не смог бы, но пока он еще не принят - кто может упрекнуть меня в неподчинении? Я немедленно покинул дом и отбыл следом за вами, надеясь, что еще догоню вас.