Александр Тюрин - Священная война (сборник)

Рванулись в море, у которого нет ни конца, ни края. За горизонт, который обрушился завесой из льда и тумана. За черту, о которой я не хочу говорить, да если бы и хотел – уже не смогу никому рассказать.

Он зашел в приемную архангела Михаила и тихо присел на стул. Секретарь – из ангелов, озабоченно просматривавший какие-то бумаги, поднял светлый лик, тут же улыбнулся и поднялся со своего места.

– Николай Иванович? Что ж так скромно? Проходите! Разведчик Николай Кузнецов смущенно кашлянул, привычно щелкнул каблуками стареньких, но до блеска начищенных сапог.

– Идите, – улыбнулся ангел. – Он ждет.

Михаил ходил по зале, задумчиво поигрывая темляком выложенной золотом шашки. В последнее время он предпочитал облик и форму кубанского казачьего генерала – и сейчас, с расстегнутым воротником красного бешмета и сдвинутой на затылок черной смушковой кубанкой, лицом напомнил Кузнецову атамана Матвея Платова. Еще мальчишкой Ника Кузнецов часто разглядывал литографию в книге об Отечественной войне 1812 года, где грозный атаман был изображен на коне, сурово нахмурившимся и с обнаженной саблей.

Сейчас Михаил был именно таким – только не в седле. Короткие сапоги мягкой кожи неслышно ступали по узорным коврам.

– Николай? – пронзительно глянул на разведчика Михаил, и тут же помягчел взором, остановился и протянул жесткую, обжигающую ладонь.

– Хорошо, что пришел. Куришь?

– Нет, – покачал головой Николай Иванович. – Все никак не научусь.

– Ну, а я подымлю, – архангел достал из ящика стола кисет и трубку. – Тем более, что в этом образе мне…

– Сам Бог велел? – усмехнулся Кузнецов.

– Что-то вроде того, – хмыкнул Михаил, приминая табак в чашечке трубки большим пальцем. Потом он чиркнул длинной спичкой, несколько раз затянулся и выпустил клуб синего сладкого дыма.

– Зачем вызывали? – Николай Иванович вопросительно поднял брови.

Архангел, еще раз неопределенно хмыкнув, оглядел всю его высокую, худощавую, с военной выправкой фигуру. Разведчик взгляда не опустил, только рукой машинально провел по груди, стряхивая несуществующие пылинки с потрепанного, но чистого, с аккуратно заштопанными пулевыми дырками мундира лейтенанта Вермахта.

– А ты все так и ходишь?

Кузнецов оглядел мундир, невесело усмехнулся.

– В чем явился…

– Ладно, – резко рубанул ребром ладони воздух архистратиг Михаил. Потом положил руку на плечо Кузнецову, и даже через витой погон и сукно тот почувствовал почти невыносимый жар и каменную тяжесть. – Это твой почет, Пауль Зиберт, никто здесь его у тебя не отберет. А вот там… – Михаил притопнул сапогом по ковру, – среди людей, пытаются. Вовсю.

– Это за что же?

– Говорят, террористом ты был, а не разведчиком.

– Как-как? – Кузнецов побледнел, отступил на шаг, опустился на стул. – Я – террорист?

– Говорят, невинных людей убивал.

– Невинных? – голос разведчика сорвался. – Это кто? Ганс Гель? Герман Кнут, боров жирный? Пауль Даргель, может быть? Или Альфред Функ, палач этот, которого я пристрелил в его кабинете?

– Успокойся, Николай. Об этих речи нет. Другое говорят там – мол, патриотов украинских ты убивал, националистов-освободителей из УПА, ОУН…

– Да, освободителей… – медленно проговорил Кузнецов. Он уже выглядел совершенно спокойным, только тоненькая жилка билась на правом виске, рядом с белым шрамом от выстрела в упор. – Освободителей…

Он посмотрел на Михаила.

– А там, – Кузнецов нажал голосом на это «там», – там помнят, как эти освободители деревни жгли, как немцам помогали народ в Германию гнать? Как вырезали всех от мала до велика, чуть только в сочувствии к партизанам заподозрят? Как амбары выметали дочиста, как последнее забирали? Помнят там?

В зале потемнело, словно за широким окном собиралась гроза. Но грозы не было, просто ворочались и клубились облака, стремительно проносясь мимо хрустальных стекол.

– Помнят, Николай Иванович, – повернувшись к окну, архистратиг произнес эти слова уважительно, тихо, совсем как старый генерал, разговаривающий со своим солдатом. – Настоящие люди – помнят. А ненастоящие возятся в куче мусора, пишут то, за что потом отвечать придется. Даже международный суд себе выдумали, собрались жалобу подавать – за то, что тебя великим разведчиком называют. Даже могилу никак в покое не оставят.

Николай Кузнецов поднялся, привычно одернул мундир, надел на голову фуражку.

– Нет, – сказал он, и Михаил обернулся, услышав, как в голосе разведчика прорезалась твердость.

– Могила – это ничего, – усмехнулся Николай Иванович. – Пусть лают, ветер носит. Да только никогда я не был террористом. А вот те, кого убивал – были. Палачи первостатейные, нелюди. За каждую пулю я готов ответ дать тому, кто спросит. Каждый осколок гранаты пересчитать могу. И сам я своей головой рисковал, чужие не подставлял, а если и прикрывали меня – на то и задание. А то, что мундир носил чужой и разговаривал на чужом языке – так я бы любой выучил, если бы это нужно было, чтоб поближе к ним подобраться… И потом, в том весеннем лесу, я ни о чем не жалел. Нет, вру. Только об одном жалел – что патронов больше нет, и руки уже не слушаются, потому что помирать на сыром снегу – невесело.

С минуту или больше – время здесь шло совсем иначе – старый казачий генерал смотрел на человека в мундире обер-лейтенанта. Потом улыбнулся.

– Иди, Коля, – мягко сказал он. – Иди, не было этого. Скоро тебе опять туда, времена настают… А сейчас – забудь до поры, ни о чем не тревожься, воин.

– Разрешите идти? – просветлев лицом, Кузнецов тронул дверь рукой.

– Давай-давай, – махнул рукой Михаил, и вдруг хлопнул в ладоши: – Забыл, постой!

Разведчик обернулся, смотрел выжидательно.

– Под Талицей нынче рыбалка хороша. Помнишь?

– Кто Родину забудет? – улыбнулся Николай Кузнецов и вышел из зала.

В Центре управления полетами было непривычно тихо.

Большой транспарант «С Днем космонавтики, дорогие коллеги!», вывешенный над стеклянными дверями, чуть слышно шуршал под струей прохладного воздуха из кондиционера.

Поздравить Виталия с праздником забежал Саша, стажер из сектора управления МКС, но и он уже умчался, на прощание бросив: «Старик, я к жене». Теперь Виталий сидел один, от нечего делать вращаясь туда-сюда в кресле, смотрел на экраны и скучал. Запусков транспортных «Союзов» в ближайшее время не предвиделось.

– Водки бы сейчас! – громко сказал Виталий и укоризненно посмотрел на маленький календарик с портретом Гагарина. Первый космонавт радостно улыбался – он, как говорят, и сам был не дурак выпить. Виталий вздохнул и откинулся на спинку кресла.