Евгений Филенко - Отсвет мрака (Сборник)

— Игорь Авилов! — выкликает он сиплым шепотом. — Кто из вас Игорь Авилов?

— Это я, — отвечаю с недоумением, а сам тихонько нащупываю заткнутый за пояс шок-ган.

Улька, дурачок, хлопает глазами, ему и в голову не придет взять этого гостя на мушку своего «волка». Что вовсе не повредило бы в такой странной беседе.

— Славно, — между тем, говорит пришелец с удовлетворением. — Иди со мной.

— Сейчас, — говорю я и вытягиваю шок-ган. — Только штаны застегну. Покажи-ка мне личную карточку, дружок!

— Личную карточку? — бормочет тот задумчиво. — Зачем? Если ты Игорь Авилов, то иди со мной, и все будет хорошо.

— Что происходит, Гоша? — наконец просыпается Улька.

— Это не «кайман», — отвечаю я коротко.

— Я не кайман, — соглашается незнакомец. — Я аллигатор. Так ты идешь со мной?

— Никуда я не пойду! А ты сейчас мне расскажешь, откуда и зачем пожаловал.

— Слушай, Авилов, — раздраженно говорит тип в черном. — Не напирай на шило, мне приказали тебя доставить, и я тебя доставлю, хотя бы и в два присеста.

— Ладно, — киваю я. — Но этот человек, — показываю на Ульку, — пойдет со мной.

— Нет, он мне не нужен, — заявляет тип.

Улька вскидывает пушку.

— В конце концов, я комиссар полиции! — объявляет он. — Сделайте руки за голову, а ноги чуть шире плеч…

Вместо того чтобы подчиниться, тип отступает в сторону. Оказывается, за его спиной топчутся еще двое таких же гавриков. Откуда они могли взяться на самой вершине отеля, на прочесанном «кайманами» вдоль и поперек этаже?!

В руках у них «фенриры» с нашлепками глушителей, которые сей же миг начинают работать.

И я вижу, как Улька Маргерс, распиленный очередями надвое, бьется спиной о стену и оседает в брызгах собственной крови. Я и сам весь в его крови с головы до ног.

— Уля!!!

Мои пальцы погружаются в липкое. Белые Улькины волосы становятся грязно-бурыми, а изо рта на мятую сорочку толчками выплескивается черная струя.

— Улька… прости!.

Чья-то рука опускается мне на плечо.

— Теперь больше нет препятствий, чтобы ты пошел со мной?

— Я покараю тебя, — тяжко выговариваю сведенными губами. — Растопчу как червяка…

Сейчас я выпрямлюсь. И начну ломать и крушить эту сволочь в мелкие осколки. Голыми руками. Я загоню их поганые стволы в их поганые задницы.

Но выпрямиться мне предусмотрительно не позволяют.

Сознание возвращается обломками.

Сначала я вижу ослепительный круг света. Нестерпимо режет глаза!. Потом предпринимаю попытку встать. Было у меня такое незавершенное намерение перед тем, как обеспамятеть. Зачем? Так просто не припомнишь… Ничего не выходит и на этот раз. Что-то удерживает мои руки и ноги в полной неподвижности. Да и шея перехвачена тугой эластичной удавкой.

Череп налит булькающим кипятком. Поднести бы ко лбу пригоршню снега!. Но сейчас — осень. Сентябрь. Шел дождь, когда я стоял в оцеплении у «Националя».

Тогда отчего я здесь?

Пахнет сырым камнем. И где-то рядом каплет с потолка. Совсем как в том подвале, где Таран выряжал меня в официанта.

Я согласился идти с ним, потому что там был Улька Маргерс. Но Ульку убили. Он умер на моих руках. На мне до сих пор должны быть брызги его крови.

И я хотел покарать убийцу.

Мне помешали…

— Ты уже очнулся, Авилов? — доносится сквозь бульканье проклятого кипятка знакомый голос.

Голос убийцы, которого я приговорил.

Рвусь ему навстречу, наощупь, вслепую. Лишь бы достать горло, руку, плечо. Этого будет достаточно. Он приговорен и пусть не ждет обжалования… Повисаю на ремнях, которыми прикручен к глубокому, неудобному креслу.

— Перестань брыкаться. Это тебе ничего не даст. С тобой желают поговорить, и ты будешь смиренно выслушивать вопросы и давать ответы.

— Я тебя… так и так!.

Меня коротко тычут в лицо. Это адская боль. И все же я ухитряюсь сохранить сознание. Мне нельзя отключаться. Передо мной враг. Он овладел временным преимуществом и думает, что способен вить из меня веревки. Пускай думает. Если у меня появится хотя бы малейший шанс, он будет использован, чего бы мне это ни стоило после.

На голову льется ледяная струя. То, что мне нужно. Кипяток в мозгах остывает, и я начинаю различать смутные очертания предметов в полумраке подземелья, куда меня необъяснимо доставили из «Националя». Сквозь двадцать с лишним этажей, сквозь строй «кайманов» и террористов, сквозь тройное кольцо оцепления… Кто же это у нас такой могущественный?

— Авилов, запомни простую вещь. Ты угодил в Пекло. И веди себя сообразно ситуации. Здесь не действуют ваши законы. Здесь жизнь вроде твоей не стоит и плевка. Поэтому ты будешь отвечать, когда спросят. И в твои улиточьи мозги не взбредет грубить тем, кто захочет с тобой побеседовать.

Так значит, это Пекло.

Я, Гоша Авилов, сподобился провалиться на самое Дно Гигаполиса. И выйти мне отсюда, наверное, не Удастся.

Это досадно.

Но поскольку в моей недолгой еще жизни меня уже убивали, то вся надежда на это самое «наверное». Наверное, убьют. А может быть, и промахнутся. Кто знает…

Но с чего это Пеклу вдруг стал интересен простой трассер?

— Ты кто? — срывается с моих распухших губ.

— Можешь звать меня Псора. Я не очень большой человек в Пекле. Но меня хватило, чтобы спеленать такого мамонта, как ты. Ну что, готов разговаривать?

У него обычное, бледное лицо. Из тех, каких миллионы по улицам и закоулочкам Гигаполиса. Может быть, мы даже встречались. Хотя скорее всего мне это кажется.

— Что тебе нужно, Псора?

— Мне — ничего. Я только должен подготовить тебя, привести в ласкающую взоры кондицию. И я это сделаю.

Ты хвастун, Псора. Такая у тебя беда. И ты поплатишься.

Помещение, куда меня поместили, полностью соответствует понятию «каменный мешок». Куполообразный потолок, стены из грубо отесанных и неряшливо подогнанных один к другому камней. Желтые тусклые светильники на манер смоляных факелов. И еще один, прожекторной силы, чтобы выжигать мне глаза… Неужто Пекло обитает в этих вот средневековых интерьерах? А я слышал, что тайные этажи Гигаполиса ни в чем не уступают наружным и даже превосходят их по роскоши. Или таким способом они хотят сломить мою волю к сопротивлению? Да чихал я на все заморочки!

— Что озираешься, Авилов? Интересно? То ли будет!

— Вы меня убьете?

— Это решаю не я. По мне — так лучше бросить тут, пока не высохнешь. Меньше глаз — больше страху. Но у тебя есть надежда. Слабая, вот такусенькая. Если поведешь себя хорошо…

— Развяжи руку, Псора. Левую. Больно мне — затекла. Ее поранили, на Кавказе…

— Ничего, потерпишь.

— Развяжи, гнида! — рычу я. — Коли держишь банк, так поимей совесть, не глумись над человеком!