Стаснислав Коронько - Механизм Ноль

Ен резко выпрямился, заставив Исайю вздрогнуть от неожиданности, вытер лицо рукавом и охрипшим голосом произнес:

— Все нормально, можете продолжать.

— Может быть, позвать врача? — заботливо предложил Исайя.

Всплывшее в памяти лицо проводившего допрос медика подействовало на Ена посильнее нашатырного спирта, и он бодро ответил:

— Нет, не надо. Со мной все в порядке. Просто последствия контузии.

— Как знаете. — Подполковник пожал плечами и, постукивая указательным пальцем по столу, продолжил: — Итак, мы остановились на рейде нашего корабля. Как вы все знаете, за четыре года войны мы ни разу не решались использовать такую силу. Во-первых, из-за того, что корабли не оснащены оружием для нападения, во-вторых, это представляет слишком большую угрозу для самих кораблей, а в-третьих, нам это просто не было нужно. Однако диверсия, предпринятая лейтенантом против нашего полка, заставила нас пойти на крайние меры и ответить так жестко, как это только возможно. Главной целью, как ни парадоксально это прозвучит, был всего один человек. — Исайя поднял руку и указал на Ена. — Вот он. С момента появления этого человека, тот полк понес огромные потери и фактически за два с половиной года состав его бойцов и командования сменился почти полностью. На лейтенанта неоднократно открывали охоту, устраивали на него засады, отправляли за ним специально подготовленные группы, но он всегда уходил, а посланные за ним люди никогда не возвращались. Находили только их тела. Да и то не всегда. Многие просто исчезали. Бесследно.

Подполковник резко выдохнул, поднялся со стула и, заложив руки за спину, начал вышагивать по комнате от стены к стене. Внутри него бушевало море чувств, и он пребывал в крайне возбужденном состоянии, однако внешне это никак не проявлялось. Его истинное состояние выдавали только резкие, порывистые движения и повышенный тон голоса.

— Как вы понимает, — продолжил Исайя, — мы не местные, до этого куска камня нам приходится лететь почти год, мы значительно ограничены в численности бойцов и не можем позволить себе нести потери. Только поэтому мы окопались в горах, где ваши доблестные полки не могут нас достать. Однако один человек сумел заменить собой целую армию, а к этому мы оказались неготовы. В конце концов было принято решение о передислокации того полка, но прежде чем это произошло, лейтенант опять напомнил о себе. Воспользовавшись царившей во время сборов суматохой, он притащил к нам на базу бомбу и сумел проникнуть в арсенал, что сделать, как мы считали ранее, было просто невозможно. Однако лейтенант превзошел всех. За несколько лет он настолько приучил всех бояться выстрела откуда-нибудь с горы, что никто не ожидал его появления на территории самой части. Как он сумел туда пробрался мимо всех постов и датчиков, уму не постижимо, но он это сделал, причем оставался не замеченным до самого последнего момента, когда уже убегал обратно в горы. Последовавший за этим взрыв в арсенале унес жизни почти трехсот человек. Это был самый мощный удар по нам за все четыре года войны. Никогда ранее мы не несли таких огромных потерь в течение одного дня. — Подполковник взмахнул руками и воскликнул: — Да что я говорю! За месяц боев с вашей армией у нас не было таких огромных жертв! Никогда! Поэтому мы должны были ответить, и мы ответили через два дня. Результатом явилось полное уничтожение одной из ваших дивизий вместе с, как мы полагали до сегодняшнего дня, лейтенантом. А теперь я позволю себе перейти к главному…

Резко замерев на месте, Исайя подошел к столу и, отодвинув ногой стул, пристроил свой широкий зад на его краю. Несмотря на трагичность затронутой подполковником темы, он улыбнулся, легко и непринужденно. Хотя на его лице застыла маска глубокой печали по своим товарищам, отдавшим жизнь за интересы своей родины так далеко от дома.

Подполковник внимательно взглянул на ожидавшего его слов Ена и торжественно, так словно ему было поручено сообщить чрезвычайно важное известие с трибуны перед полным залом слушателей, объявил:

— Своей диверсией лейтенант заставил главнокомандующего экспедиционным корпусом армии Земли принять еще одно важное решение. Были сделаны выводы о бесперспективности дальнейшего пребывания наших сил на этой планете и отдан приказ о прекращении боевых действий. — Исайя хлопнул ладонью по столу и, подавшись вперед, уже более простым языком, с едва различимым оттенком злорадства произнес: — В общем, мы улетаем. Ваша война окончена. Вы так упорно дрались за этот кусок камня, что он остается вам. Теперь уже навсегда. Вы, лейтенант, сделали свое дело. Вы выиграли эту войну. Можете собой гордиться…

Лицо подполковника скривилось и от этого стало очень уродливым, похожим на морду жабы. Последнее слово он выговорил с уже нескрываемой ненавистью. Оно прозвучало как пощечина, плевок в лицо:

— … убийца.

Однако кроме одного человека на него уже никто не обратил внимания. Все были слишком сильно поражены этой новостью, чтобы думать о чем-либо другом. Илья и Лука, Генрих и Тэм радовались и смеялись, хмурились и грустили одновременно. Они хлопали друг друга по плечам, коленям, хватали друг друга за руки и трясли их, но за их ликованием скрывалось мысли, что не давали им по настоящему насладиться так давно ожидаемыми словами. "Неужели все это путешествие, все наши испытания, все наши жертвы оказались напрасными? Что же нам теперь делать дальше, что же со всеми нами теперь будет?" — думали они, и эти вопросы были написаны на их лицах.

Ен же думал совсем о другом. О своих ошибках, заставивших его пройти этот путь и оказаться по другую сторону стола от землянина, объявляющего начало мира. Останься он в госпитале, и тогда никто не посмел бы назвать его предателем и самым большим разочарованием Агарда. Не пришлось бы убегать, прятаться, стрелять и снова убивать. И тогда совсем юный Тамил и угрюмый Алик остались бы живы, Марат с Ильей уже начинали новую жизнь, Лука до сих пор стоял во главе своей банды, а Тэм продолжил бы свою борьбу с премьером. Только уже без него.

От всеобщего почета и уважения его отделяло всего пять дней, и Ен отдал бы все, чтобы снова вернуться назад и оказаться в своей палате за минуту до того, как по всему зданию разнеслась раскатистая трель пожарной сигнализации. Стоило всего лишь выйти со всеми наружу, дождаться пожарных и назвать свое имя во время переклички, чтобы оказаться через пять дней настоящим героем, человеком, которого на этой планете будет знать и приветствовать каждый встречный. Не побеги он тогда наверх, к охваченным пламенем этажам, быть ему гордостью и любимым сыном Агарда. Тогда, возможно, слова лести и восхищения от окружающих излечили бы его душевные раны, прогнали воспоминания о своих страшных деяниях в самые потаенные уголки памяти, откуда уже ничто не смогло бы их извлечь и где они были нестрашны. И вскоре он уже и сам поверил бы, что все четыре года на фронте были прожиты им не зря, что все жертвы его боевых товарищей были не напрасны, а сам он был чист и невинен, как тот семнадцатилетний юноша, который впервые взял в руки оружие, ведомый громкими словами о свободе и долге.