Владимир Ильин - Зимой змеи спят

Губы человека шевельнулись.

— Ру… — просипел он, закатывая глаза.

— Кто? — переспросил Юлов.

— Ру… — повторил снова раненый. И явно нечеловеческим усилием сумел-таки договорить до конца: — Ружина…

Глаза его закатились, и голова безвольно откинулась на пластиковый пол.

Он был мертв.

Юлов обвел ничего не видящим взглядом своих людей.

— Обыщите его, — приказал он.

И повернулся к Алаинову:

— Коля, — сказал он тихо. — Бери столько людей, сколько нужно, задействуй все каналы, но к утру я должен знать, чту он имел в виду, — он опустил взгляд на труп неизвестного.

— А вы уверены, Александр Эмильевич?.. — начал было Алаинов, но Юлов не дал ему договорить.

— Да! — крикнул он. — Конечно! Разумеется! Он мог нам наврать, мог!.. Но ты пойми, Коля, — успокаиваясь так же внезапно, как и вышел из себя, сказал Юлов, кладя руку на плечо Алаинову. — Ничего другого нам не остается, кроме как поверить, что хотя бы перед смертью они говорят нам правду…

За несколько кварталов от лаборатории человек в кабине турбокара, торчавшего на стоянке возле какой-то маленькой гостиницы, удовлетворенно кивнул, вытянув губы трубочкой. Это был тот самый доктор биотехнологии Вадим, с которым несколько часов назад общался в закусочной Леонид Букатин, только сейчас он был вовсе не пьян и ничем не напоминал бесшабашного молодого ученого. Потом он нажал на кнопку той коробочки, что была у него в руке, и биомагнитный микрофон-передатчик, прилепленный к запястью Букатина еще днем, беззвучно и незаметно самоуничтожился, распавшись на отдельные молекулы.

От волос исходил слабый, такой пьянящий и загадочный аромат. Кожа была такой бархатисто-нежной, что свои руки казались грубыми и шершавыми, и надо было действовать ими так, чтобы не сделать больно, а, наоборот, приласкать…

«Надо будет завтра передать Букатину ответ Резидента… А вечером — доложить Резиденту о том, как Четверик отреагировал на это сообщение».

Губы оказались упругими и жадными, и в груди сразу перехватило дыхание. Время медленно останавливалось, как ходики с неисправным механизмом, маятник которых качается чисто по инерции, готовясь вот-вот застыть неподвижно.

«И, кстати, не забыть бы приложить к рапорту информацию, которая успела накопиться после предыдущего сеанса связи с Резидентом… Будем надеяться, что никакой идиот не вздумал заняться расшифровкой упакованного и заархивированного файла на сервере под логотипом &@#$».

Рука скользнула под тонкую, гладкую ткань, опускаясь все ниже и ниже. Кровь пульсировала в висках и в еле различимой голубой жилке на шее. Переставали иметь значение имена, место и время и еще много-много других факторов. Весь мир сосредоточен был в нетерпеливых, тесных объятиях…

«Интересно, каковы были бы твои ощущения, если бы пришлось быть в постели с кем-нибудь из местных? Неужели тебе было бы так же хорошо с ним, как сейчас?

Неужели этот кто-то вообще смог бы возбудить тебя до такой степени, что сама мысль о том, чтобы переспать с ним, не показалась бы тебе кощунством?!..Боже, какая же ерунда лезет в голову!»

— Сколько времени? — спросила она, когда Рувинский вернулся из ванной.

— Около десяти. — Он присел на край кровати, вытирая шею большим махровым полотенцем. — А что, ты куда-то торопишься?

— Куда мне торопиться? — возразила она. — По-моему, спешишь куда-то ты, а не я… Мне-то куда спешить? Работа у меня на дому, любовь — тоже… И задание можно выполнять лишь с помощью компьютера… лазь себе по Сети да отправляй потом свой улов на указанный сервер… Так что мне вообще можно было бы не выходить никуда, Валерочка. Сиди себе в четырех стенах, как принцесса-затворница! — Она задумалась, машинально накручивая на палец длинный локон. — А вообще-то, если честно, я бы и не против такой жизни… Видеть не могу эти сытые, здоровые, самодовольные физиономии!.. И это их снисходительное отношение к прошлому — к нашему прошлому: мол, вот чудаки-то жили пятьдесят лет назад, таких простых вещей порой не понимали!..

Рувинский отложил полотенце в сторону и ласково погладил лежащую в постели по плечу.

— Ну что ты, лапонька? — успокаивающим тоном сказал он. — Не поднимай себе нервы… Ты лучше расскажи, над чем сейчас трудишься?

Ружина махнула рукой.

— А, ничего особенного, — заявила она. — Академическое собрание сочинений классиков загоняем в Сеть. Я только одного не пойму: на кой черт Информарий этим занимается? Можно подумать, что кого-то из местных когда-нибудь заинтересует Шекспир, Кафка или Достоевский!.. Им бы вон турбозвучок в каждое ухо, да музычку — желательно погромче, а на лоб — «вички», да клип — желательно попроще… Скоты они, хуже питекантропов — те хоть еще как-то развивались и в конечном итоге превратились в кроманьонцев, а эти… кроме как деградировать и выродиться в дебильных кретинов, ни на что уже не способны!..

Рувинский машинально взял со стола, заваленного старинными книгами и уставленного сканерами, принтерами, плоттерами и прочей электронной техникой, какой-то распадающийся на листочки томик и рассеянно полистал его.

— Солнышко, — сказал он. — Ты слишком ненавидишь их… И потом, ты, как все женщины, а особенно — женщины, рожденные под знаком Льва, слишком категорична в своих оценках. Ты сама подумай: разве в наше время не было таких придурков, о которых ты говоришь? Да полным-полно!.. Разве в наше время все читали Диккенса и Чехова? Нет, конечно!.. В любые времена есть негодяи, и есть праведники. Есть ленивые — и есть трудоголики. Есть добрые альтруисты — и есть отвратительные эгоисты…

Зря, пожалуй, он затеял этот спор. Ружина тут же вскинулась, будто ужаленная невидимой змеей.

— Ты еще скажи, что я завидую им! — тяжело дыша, выпалила она. — Что это самая лучшая из всех эпох!.. Что они достигли равенства, демократии и справедливости, какая нам и не снилась!.. Что они помнят наших отцов и наших современников, которые отдавали силы и жизнь ради того, чтобы им здесь, в благополучном, сытом будущем, жилось хорошо!.. И попробуй скажи, что их вообще не за что ненавидеть!..

Рувинский бросил книгу обратно на стол и взглянул на Ружину. В пылу обвиняющей речи она была прекрасна. Нефертити, да и только… Вовсе не скажешь, что лет пятидесят назад она дослужилась до капитана милиции. И уж тем более невозможно представить ее в милицейской форме.

— Ну, всё, всё!.. — умиротворяющим тоном сказал он. — Давай не будем затевать никому не нужный диспут… сейчас не время для этого. Накинь на себя халатик, и будем пить кофе.

Он ушел на кухню, а когда вернулся с подносом, на котором было всё необходимое для кофепития, Ружина сидела перед трюмо и сосредоточенно разглядывала свое лицо в зеркало. На ней был шелковый кремовый пеньюар, который очень шел ей. Судя по всему, она уже успокоилась.