М. Чертанов - Казнить нельзя помиловать

Значит, не два случая, а три! Три смерти. Со времени первой – десять лет прошло. И десять лет, как мое лицо и тело перестали меняться. Время замерло для меня в двадцать три года. Но ведь тогда, десять лет назад, – это не была ненависть, просто… Что за бред! Хватит! Это вчера от водки такие глупости в башку лезли. Больше ни капли, ни стакана.

– Мусенька, – сказал я ласково-вкрадчиво, – как ты определила, что я вру? Мне казалось, я очень убедительно сочинял. Чуть сам не прослезился.

– Отвечу, если объяснишь, с какой целью врал.

– Мне показалось, тебе приятно, когда мужчины перед тобой унижаются.

– Верно, – сказала она с едва заметным недовольством. – Ты тоже проницательный. Но это относится только к тем, у кого на меня виды. У тебя ж их нет?

– У меня ни на кого нет никаких видов, – дипломатично ответил я.

– Вот и славно. Ты будешь мне как бы братом. Братец Иванушка! – Она выдала мне обольстительнейшую улыбку, сверкнув зубами. (Наверное, они стоили дороже Артемовых раз в пятьдесят. Если не в пятьсот.)

– Так как же ты догадалась, что я рассказал неправду?

– Ты из себя корчил этакого бедного падшего ангелочка… А у меня ты вызываешь совсем иные ассоциации.

– Какие же? – спросил я.

Хоть она меня и раскусила, я все равно продолжал немножко играть роль. Конечно, мне было интересно, какие там ассоциации я у нее вызвал, но я – я настоящий – никогда бы не задал этого вопроса. Я обычно избегаю разговоров о себе с другими людьми, даже такими милыми, как она. Но она жаждет откровенности и задушевности – пусть получит их. Я всегда стараюсь доставлять приятным людям максимум удовольствия – в том случае, если это мне ничего не стоит.

– Идет по лесу хищник… – начала Марина с интонацией сказочника. – В глазах усталость, бока ввалились… но на зубки ему лучше не попадать. А как найдет жертву, как цапнет, как переломит хребет, как перегрызет горлышко…

– Все это даже лестно, darling, – сказал я с чрезвычайной вежливостью. – Однако вынужден констатировать, что в данном случае проницательность тебе изменила. Я не хищник.

– А кто ты? – она усмехнулась довольно неприятно.

– Я загнанная лошадь, которую некому пристрелить… Вообще, что мы все мою биографию обсуждаем? Человека замочили!

Марина капризно передернула плечом: то ли моя биография казалась ей интересней, чем какое-то там убийство, то ли она просто не любила толковать о неприятных вещах: когда о них молчишь, можно перед самим собой притвориться, будто их не существует. Я тут же сдался, уступил, и мы продолжили наш психоаналитический треп. Мне было, в сущности, все равно, о чем разговаривать. Мы играли в пинг-понг, кидались репликами. Я продолжал самоуничижаться. Марина заявила, что от меня ей не требуется признания ее превосходства, но я в этом сильно сомневался. Она могла даже не отдавать себе в этом отчета, но было ясно: единственная поза, в какой может находиться мужчина в ее присутствии, – коленопреклоненная. А мне не жалко. Отчего не пасть на колени, если ей от этого хорошо? Когда мне не наступают на хвост, я покладист, уступчив и кроток. Как гадюка.

И я никогда не опущусь до такой степени, чтобы самоутверждаться за счет женщины. Что за интерес брать верх над заведомо слабейшим противником? Борьба, в том числе моральная, может быть только с равными. А еще лучше – с тем, кто сильней, то есть когда он думает, будто сильней. Завоевывать с боем, а не подбирать что предлагают – в этом весь кайф.

Алекс появился довольно скоро. Мне было хорошо слышно, как в прихожей между ним и Мариной произошел обмен китайскими церемониями: кофе? тапочки? как погода? и прочее. Безмятежно-приветливый ее голосок потеплел еще на пару градусов; он нежил, обволакивал, зачаровывал, как пение сирены. Она будто с порога настраивала любого пришедшего, что его ждет маленький праздник. Видит в нем потенциального клиента? Навряд ли – зачем такому парню покупная любовь? У него девиц и так, поди, выше крыши. Нет, она просто старается сохранять и поддерживать форму, не распускаться. Ходит ли она вообще когда-нибудь в халате, с какой-нибудь зеленой дрянью на лице, босая и нечесаная, как все бабы? Или двадцать четыре часа в сутки пребывает в боевой готовности?

Он выглядел, как хорошо выспавшийся и отлично пообедавший человек с чистой совестью. С ног до головы в линялой джинсе. Руки опять не подал, просто кивнул. Поморщился:

– Сдуреть, сколько вы курите. Вот возьму да заявлю на вас куда следует… – «Вы» у него прозвучало так, словно он считал нас с Маринкой – парой.

– Мы беспартийные, – сказала Маринка, но кондиционер все же включила и отправилась варить свой проклятый кофе.

– Ох, елки, какая библиотека! – присвистнул Леха. – Я еще позавчера хотел в ней порыться, – он поднялся и подошел к стеллажу. – Господи, у нее тут все семьдесят три тома Акунина! Муся! Неужели ты ЭТО читаешь?!

– Если ты так презираешь Акунина, откуда знаешь, что их всего семьдесят три? – спросила вошедшая с подносом Марина. – И что ты, собственно, против него имеешь? Он создал очаровательный и уютный мир. Я бы предпочла жить в его мире, чем в мире Кафки… Как насчет послушать новости? Я, конечно, уже не верю, что услышу нечто полезное, но вдруг…

Ничего до нас касающегося мы не услышали. Обещали опять сильный снегопад, ветер северо-западный. Витасу дали народного. Народы мочили друг друга с переменным успехом. Мировая общественность собирала петиции за немедленное уничтожение всех клонов Бен Ладена. Верховный суд отклонил апелляцию приговоренного к вышке Эдички Лимонова.

– Бедный Эдичка, – грустно сказала Маринка. – Старенький, едва ноги таскает. Далась ему эта революция! Только-только амнистировали – опять… Политика до добра не доводит.

– Уж очень трудно разделить, где у нас жизнь, а где политика, – вздохнул Алекс. – Вам хорошо, вы нетрудовые элементы, а у меня ползарплаты на взносы уходит, а половина рабочего дня – на митинги и собрания. Знаете, дети мои, сам не знаю почему, но мне все время вспоминается у Брэдбери один рассказ, про бабочку.

– Какую бабочку? – спросила Марина. Она, видимо, не любила фантастику.

– Один человек отправился в прошлое, – принялся пересказывать Алекс. – На бронтозавра охотиться. Ему запретили сходить с какой-то там тропы и что-нибудь трогать, а не то будущее нарушится. А он раздавил бабочку. Нечаянно. Возвращается домой, в Америку, а там совсем другой президент, и все другое. Так вот, мне кажется, что я тоже нахожусь в том будущем, для которого какой-то козел в прошлом наступил на какую-то бабочку, и все пошло наперекосяк…

– Что ж, – сказала Марина, – остается надеяться, что во всех остальных мирах, где мы в данный момент не находимся, все сложилось немножко иначе. В твоем ощущении, Лешик, что-то есть. Мне тоже иногда кажется, что я нахожусь где-то не там… будто во сне случайно соскользнула в другое измерение.