Сергей Лексутов - Полночный путь

— За головы татей — отдельная плата. Рубль — голова. Мы согласны только за кормежку, но коли сшибка случится — изволь заплатить…

— Идет! По рукам… — рука у купца была жесткая, мозолистая, видать и сам не чурался весло вертеть и вожжи держать. — Ну, коли сговорились — пошли к обозу. На рассвете и тронемся.

Обоз стоял в чистом поле, в версте от города: больше сотни телег, груженных не шибко-то объемным товаром, заботливо накрытым кожаными покрывалами. Серик проговорил:

— Тяжелый у тебя товар… А чего ж на ладьях не ходишь?

— Товар у меня особый…

— Чем же он особый? — удивился Серик.

— Соль… — коротко обронил купец.

— Со-оль… — ошарашено протянул Серик. — Это все соль?! Эт ты што же, выручку тоже телегами меряешь?

— Бывает… — ухмыльнулся купец.

Серик изумленно оглядывал телеги. Он никогда раньше не видел столько соли. Мать покупала соль маленькими мешочками. И всякий раз, когда требовалось солить на зиму огурцы и капусту, долго прикидывала так и эдак, как бы сэкономить соли.

Наутро двинулись в путь. У купца и своих стражников было с дюжину; пожилых, видать бывших дружинников, но крепких. Разобрались по полтора десятка в голову и в хвост, да двое посередине. Возниц было по одному на пять телег. Несколько дней шли по самому берегу Итили. Когда вышли на волок, Серик проговорил, оглядывая знакомые места:

— Не пойму я чегой-то, ты што же, решил диким полем идти? Поближе к половцам ведь безопаснее…

— А чего мне с такой стражей кругаля давать? — беспечно протянул купец.

Кроме волока, тут была еще и хорошо обустроенная паромная переправа. Переправились быстро, но осень уже давала о себе знать. Оглядывая настороженным взглядом появившиеся перелески, Серик спросил купца, который сидел за возницу на головной связке телег:

— Чегой-то тут путь не шибко накатан?..

— А тут ходят лишь мелкие купчики из ногайцев… — обронил купец. — Они и с бродниками приторговывают…

— Слышь, а ты часом не знаешь, откуда бродники произошли? — спросил Серик. — На Киеве никто не ведает; сказывают, всегда шлялись по дикому полю…

Купец усмехнулся, сказал уверенно:

— Чего тут гадать? То помешались русичи с касогами; вот и шляются неприкаянно, ни земледельничать не хотят, ни скотоводничать толком, разбойничают лишь с толком…

Из степи вдруг выскочил отряд всадников человек в двадцать; Сериково воинство враз ощетинилось копьями. Он уже готов был дать отмашку на сшибку, но купец торопливо остановил его:

— Погодь, погодь… Можа с разговором скачут?

Серик проворчал:

— Сметут нас, если встречным ударом не ударим…

Однако вскоре разглядел, что скачут касоги, да к тому же люди пожилые, степенные. Они заблаговременно перешли на шаг и к голове обоза уже подъезжали степенно. За десять шагов спешились и не спеша подступили к телеге, возле которой гарцевал Серик, правильно угадав, что все старшинство тут и находится.

Вышедший вперед маленький, сухонький старичок, спросил настороженно по-половецки:

— Что за люди и с чем идете?..

Купец невозмутимо проговорил по-касожски:

— Русичи мы. Купец я, соль везу…

Старик встрепенулся, обвел враз заблестевшими глазами обоз, но спросил равнодушно:

— С нами торг поведешь?

— Поведу, коли сторгуемся!

— Почем будет мера? — деловито осведомился касог.

Серика вдруг осенило: купец раньше тут не ходил, держался поближе к половцам, а теперь, имея такую бесплатную стражу, решился пройти вдоль дикого поля и основательно нажиться. Ведь наверняка в этих диких местах соль безумно дорога.

Касоги проводили обоз к небольшой степной речушке, где и встали табором, поставив телеги в круг. Наутро начались торги. Из степи подъезжали по три-четыре всадника, брали по мешку-два соли, подолгу отсчитывали деньги, пересчитывая раз по пять. Соль отпускал приказчик купца, а сам купец сидел у костра со съехавшимися старейшинами окрестных родов и пил с ними кумыс, а то и сам угощал фряжским вином. И так тянулось день за днем. Серик изнывал от тоски и скуки; тоска по другу Горчаку и вина за гибель половчанки как-то притупились, но теперь давило сердце лютое беспокойство за близких, оставшихся в Киеве: живы ли они? Не попали ли в рабство?

На пятый день доторговались. Хорошо хоть Серик, привыкший за время татьбы и сибирского похода к осторожности, приказал половине стражников всегда быть в доспехах, меняться каждые сутки. Из степи вдруг выскочила ватага бродников, не менее сотни. Они попытались с наскоку прорваться за тележный круг, но на телегах их встретили стражники, полностью обряженные в кольчуги, и Серик со своим луком. Пока остальные обряжались в кольчуги, бродников полегло десятка два, потому как половина их была без кольчуг, лишь в кожаных рубахах с нашитыми на них конскими копытами. Серик лютовал; сжигая в злости свою лютую тоску, бил даже в спины, когда бродники поскакали прочь, бил, пока они не скрылись за ближайшим перелеском. Вскоре из-за деревьев появился посол, размахивавший белой тряпкой. Серик проворчал, накладывая на тетиву стрелу:

— Не об чем нам с вами договариваться…

Но с кряхтением влезший на телегу старик-касог, проговорил уверенно:

— Погоди души-то губить, тоже ведь люди, а нам с ними еще неведомо сколько рядом жить…

Привыкший уважать стариков, Серик неохотно опустил лук. Бродник подъехал ближе. Серик и раньше встречал их, и этот ничем не отличался от прежних; страхолюдный мужик, до глаз заросший бородой, с репьями в длинных волосах, ниспадающих из-под помятого шлема, кольчуга в двух местах посечена, края дыр кое-как стянуты проволокой. Серик мимоходом подумал: — "И где он проволоку взял в этих диких местах?" Еще дед Серика рассказывал, как дорога была когда-то проволока привозимая из земли германцев, пока на Руси не появились свои волочильни. Из-под кольчуги ниспадал подол ветхой, замызганной посконной рубахи.

Бродник подъехал ближе, осадил коня и принялся молча смотреть на Серика, на старика-касога, на купца, тоже обрядившегося в кольчугу и с мечом в руке стоявшего на соседней телеге. Серику это быстро надоело, и он проговорил медленно:

— Ты чего это, пришел в гляделки играть? Так мне недолго тебе стрелу промеж глаз засадить…

Старик-касог спросил неприязненно:

— Ты чего это, Тарпан, шалить вздумал? Давно ли мы тебя учили?

Серик поразился, какое точное прозвище; в морде бродника и правда, было что-то лошадиное.

Бродник выговорил, явно подбавляя наглости в голос специально:

— Эт вы меня учили, когда у меня силенок было мало, а теперь у меня эвон, какая сила; так что — отдавайте половину соли, и половину выручки, и ступайте с миром!

Серик проговорил, намеренно растягивая слова: