Светлана Дильдина - Попутного ветра!

Вряд ли найдется еще охотник мерзнуть и мокнуть на пустой трассе, оберегая… идиота, который не сумел даже сдохнуть по-человечески.

— Юность прекрасна ко всему прочему отсутствием способности мыслить. Несчастной девушке уж конечно лучше лить слезы у твоего памятника и трогательно таскать к нему гвоздики в день твоей смерти и рождения… глуповато звучит, наоборот привычней.

Я сумел отпустить угол подушки.

Может, ты прав, Адамант. Кроме одного — между людьми протянуты нити доверия. Порою стальные. Если такая нить рвется, попадает прямо по сердцу. Умереть лучше, чем обмануть.

— Смерть — это тоже обман. Расскажи ребенку, почему родители бросили его… почему они где-то, если он — здесь, и хоть весь изойдет слезами, отныне им все равно!

…Ты и мысли читаешь? Когда-то я боялся, что мои мысли подслушают.

— И что мне твои проповеди? На кой они мне нужны?!

Он вздохнул:

— Наивный детский эгоизм. Из-за него — да, не мотай головой! — из-за него ты всю душу вывернул Нике. А хотел ведь как лучше, да? Теперь представь — ты ей открылся. Что дальше?

— Ничего… хорошего ничего. Но ты не ответил — к чему мне теперь всё это? Хочешь сделать из меня святого? Поздно!

— Ты уже заслужил свой нимб. И лавровый венок за глупость.

— В чём это глупость?! — взвился я.

— Например, в том, что ты упорно держишься за некоего монстра, которому служишь домом, а скоро начнешь служить пищей.

— Пленка — не монстр! Она меня спасла!

— Да? И много тебе принесло счастья такое «спасение»?

Я подумал — если я чем-нибудь швырну в Адаманта, он увернется, предмет пройдет сквозь него или попросту сменит траекторию, или же пролетит мимо? А вдруг он позволит попасть в себя, дабы сделать мне приятное? Но такие ясельные выходки, взять и швырнуть… нет уж.

И всё-таки мне полегчало. Может быть, здесь желание сделать чем-то равно осуществленному действию?

Я долго думал потом. Дергаться поздно, но, если не делать этого, мир мой схлопнется до нуля. Наверное, и впрямь эгоизм… но, когда я помогал живым, чувствовал, что и сам живу, что вселенная живых не отторгает меня.

А ты, Рысь — ты ведь порой говорил, что хочешь умереть молодым. Что осточертел мир вокруг, нет смысла двигаться дальше.

Ты сейчас сидишь и смотришь в потолок, на котором узоры похожи на те трещинки, что я вижу на потолке собственной хибары. Тебя окружают стихи, они носятся вокруг, помахивая крылышками, как бледные ночные мотыльки, стукаются о стенки. Достаточно протянуть руку, чтобы один доверчиво ткнулся в ладонь. Но тебе лень.

Ты будешь говорить о тщете всего сущего и пить приторную, терпкую ежевичную наливку, стремясь затуманить голову. Ты наивно веришь, что в состоянии полупьяного бреда узнаешь лучшую жизнь и получишь большие сокровища, нежели те, что окружают тебя сейчас…

«Любому — покинуть планету свою,

Так лучше без канители

Шагнуть в пустоту и свободно расправить крыло —

И ангел идет босиком по шоссе

Навстречу дождю и метели,

Наверное, лишь для того, чтобы стало тепло»

Мне стало позарез необходимо узнать, отвернется ли Рысь от меня, если узнает. Отшатнется в ужасе, сочтет психом — или, того хуже, решит, что я намеренно пудрю ему мозги. Он ведь и не расспрашивал почти, посчитав — когда решу рассказать, расскажу. Когда ты — со всей душой, а тебе врут в глаза, это обидно.

А может, и поверил бы, Най, он такой…

Явись я к нему в виде синюшного трупа, наверное, спокойно бы встретил. Не потому что непрошибаемый — это Най-то? — а потому, что своих он не предает. Ни живых, ни мертвых.

Подумаешь, труп пришел. Все там будем, ничего удивительного, и бояться нечего. Спасибо, что явился, не позабыл.

Одна беда — выглядел-то я вполне человеком, и чувствовал себя почти как обычно. Спасибо Пленке.

Хлопнула соседняя дверь.

Она выглянула из-за двери, точь-в-точь лисичка высунула нос из норы. Каштановые кудряшки, юбка широкая и короткая… интересно, как Вероника с ней при ветре справляется.

— О.

Это она про меня… а я, как болван, сидел на подоконнике, вертя в пальцах оторванную и брошенную кем-то пуговицу.

— Значит, Рыси нет, — сделала вывод Вероника. Вполне верный вывод, мне оставалось только кивнуть.

— Жалко. Я бы в гости напросилась, с тобой за компанию, — подмигнула мне, покачала дверь.

Может, и напросилась бы, Вероника девчонка занятная. Она открыто симпатизировала ему — и, поддразнивая, держала на расстоянии; но Рысь был слишком ленив, чтобы предпринимать хоть какие-то шаги. Его девизом было «сами придут». И ведь приходили…

— Зайдешь? — спросила, кивая в сторону собственной прихожей. Подумалось — почему бы и нет? Может, и Най вернется. А если и не вернется — куда, собственно, мне спешить? К Айшану можно, так это другой конец города… лень. Нормальная человеческая лень, могу я ее испытывать?!

У Вероники уютная квартирка, обставленная сумасшедшим дизайнером… Повсюду металлические панели, лампа из трубок вращается, в стену встроен аквариум с похожими на галактики рыбками… каждая — на полсковородки.

Я пристроился на диване, Вероника обосновалась на его боковой части… ручкой это не назовешь, спинкой тоже. Не клеился разговор — я все слушал, не стукнет ли дверь на площадке. Звуки посторонние сюда не долетают, но мне-то все равно слышно. Вероника ловила мои взгляды в сторону прихожей, надувала губки и с удвоенными усилиями пыталась меня растормошить. Хорошая девочка… Если ее имя сократить, тоже получится Ника… лучше не сокращать.

Уходить мне было все равно некуда. То есть, на трассу-то всегда пожалуйста, но провожать людей до грунтовой дороги и смотреть вслед, зная, что больше никогда не увидишь…

В конце концов, всем полагаются выходные. И мне, раз уж дается такая возможность, глупо ее не использовать. И назло всем я Ная дождусь.

Вероника замолчала, думала о чем-то своем, покручивая тонкую прядку, разве что узлы на ней не завязывала.

— На? — протянула блок сигарет.

Я подумал, что вытворит Пленка, если я закурю… но сигарету взял. Не все ж ей командовать. В последнее время она меня явно побаивалась — и сейчас шевельнулась недовольно и сделала вид, что дым ее не волнует.

Не то что бы мне нравилось это занятие… но вцепился в эту бесконечную сигарету, назло Пленке, назло всему миру, который, собственно, ни в чем и не был виноват…

Вероника смотрела сочувственно. Наверное, окажись сейчас перед глазами зеркало, много интересного бы увидел.

А ведь я отражаюсь в зеркалах. Странно, если подумать…

Словно очнулся — чушь, в самом деле. Я не вампир и не призрак, мое тело вполне себе настоящее, и, хоть я почти не испытываю ни жажды, ни голода, все-таки тело живое.