Владимир Фалеев - Фантастика 1990 год

– Что за чушь! Не думай так, мы путешественники, мы вечно стремимся вперед, и в этом наша жизнь,- раздался голос старика, ставший суровым и в то же время умоляющим.

– Он сошел с ума,- закричал Вадим,- нам не выбраться отсюда.

– Нужно все-таки попробовать, тяните, сколько можете, это ему не повредит,- скомандовал старик.

Я сжался в комок, отчаянно сопротивляясь, но какая-то сила, словно в тяжелой болезни, наваливалась на меня, растягивала, и вдруг быстрый искрящийся поток понесся через мое сознание, поток энергии, который я должен был прервать, иначе все погибло. Я закричал что было сил и, дернувшись из их рук, рухнул на пол. Теряя сознание, услышал голос:

– Все, связь прервалась, кое-что мы все-таки взяли, хотя этого крайне мало.

Очнувшись, я увидел, что комната пуста, в открытое окно вливается уличный шум, а на потолке уже дрожит отблеск фонарей. Воздух у моего виска шевельнулся, как будто невидимая птица коснулась крылом, и я услышал далекий-далекий голос:

– Помни о бабушке, помни!

Эта история произошла лет десять тому назад. Быть может, больше. Летом.

Сумрачным и тоскливым выдалось это лето. Я писал для себя, нигде не публиковался. Был я настолько щепетилен, что не допускал мысли, чтобы мои прозаические произведения могли быть возвращены. Написал я довольно много. Чувствуя, что мои произведения не дотягивают до какого-то установленного стандарта, именуемого мастерством, я глубоко задумался.

Дело, очевидно, заключалось в словарном запасе, которым я владел. Но как узнать свой словарный запас? Каждый раз, бросая его в бой за овладение темой и содержанием, как добиться, чтобы рассказ не задерживался бы в редакционных кулуарах? Хорошие-то рассказы никто не читает! А что делать, если они не очень хороши? А мои были не очень хороши. Потому-то я и обратился за разъяснением к словарям.

Ничего существенного, разумеется, в орфографических словарях я не нашел. Пришлось в конце концов выяснять, какое же количество слов приходится на каждую букву алфавита.

Получилась занятная картина: большинство слов в словарях оказалось на букву П. Высчитывая словарные запасы по малым произведениям Н. В. Гоголя, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого и других, я подошел к тому же выводу и очень удивился этому.

Столбец букв на П я назвал алфастратом. Ведь в нем находились слова всех или почти всех частей речи. Так появилось мое первое маленькое открытие. Теперь я уже наперед узнавал: какой бы рассказ (конечно, только хороший!) я ни взял в руки - в нем обязательно будет доминировать над всеми, побеждать все столбец словаря на букву П. Об этом я потому здесь говорю, что большинство редакторов и писателей не подозревают этого. “Понравился или не нравился” - вот их оценка. Меня же такие критерии, прямо скажем, уже не удовлетворяли. Я хотел видеть, что в рассказе плохо, а что хорошо. И вот что я еще сделал. Обычно частотные словари сопровождаются графиками и диаграммами. Считают так. Берут общее количество слов, приведенное данным словарем, и делят на него количество слов, что приходится на каждую из букв алфавита. Приводят диаграмму. В процентах от общего количества слов в словаре. Им так удобнее. Представил, и все тут.

Какой бы словарь я ни открывал, в нем количество слов на П лидировало. Недолго думая, я перевернул счет. Полагал я так: П - алфастрат, багодаря приставкам, объединяет почти все столбцы. Вот и нужно считать по букве П. Я взял количество слов в П-столбце за единичное, как некогда подобное совершил Д. М. Менделеев, поделил на это единичное количество все другие столбцы. Как же назвать то, что я произвел?

Я дал ему имя - алфаграмма. А то, что заполучил от деления на П-букву, назвал так же алфастратами. Теперь каждый алфавитный столбец в моей алфаграмме соотносился к столбцу П и составлял десятые и сотые доли столбца П.

Это уже походило на открытие. Любой словарь - частотный, орфографический, толковый,- как только я сосчитывал в нем все слова, тут же превращался мною в единичный. По букве П. Важен был масштаб, и я мог проделать со словарем все, что мне угодно: надо усреднить по П - усреднял; хотел сравнивать- сравнивал. Но то же самое я мог совершить и со словарными запасами классиков. В них я тоже произвел деление на П-букву или П-алфастрат.

Но и этого мне показалось мало. Вы спросите, как же я сравнивал? Ведь в словаре тысячи слов на одну и ту же букву, а в словарном запасе даже “Кавказского пленника” на ту же букву всего каких-нибудь семьдесят-восемьдесят слов. Не больше. Но масштабы-то равны! Я ввел масштабную диспропорциональность. По диспропорциональности выявлялось, как ведет себя словарный запас по отношению к словарю: если в нем имелись по буквам большие отклонения, значит, ошибку следует искать именно в этом столбце.

Но это было всего лишь прикидкой. Чтобы научиться точно регистрировать, какие слова лишние, каких не хватает, следует проделать еще большую работу. Надо научиться распределять слова на знаменательные и служебные. Каждому известно, что знаменательные слова - это существительные, глаголы, прилагательные, наречия, числительные; служебные - это местоимения, предлоги, союзы, частицы, междометия. И я решил высчитывать их по словарям - орфографическим, толковым, частотным. Года четыре продолжалась эта нудная работа. Моя жена принимала в ней участие. Наконец такие словари составлены, для них выполнены на кальке алфаграммы.

Миллионы слов были посчитаны. Теперь я мог видеть служебные и знаменательные слова алфаграммированными в словарях орфографических, частотных, толковых. Их совокупность не только обрадовала меня, но заставила еще крепче подумать. Получилось, что существительные имеют свой рисунок (графическое представление), глаголы - свой, прилагательные - свой, наречия - свой. Отличительные рисунки получили и служебные слова, совокупность служебных слов. Что я при этом испытал, особенно при воспроизведении рисунка совокупности глаголов,- это можно было выразить лишь стихотворением. И я написал стихотворение - “Глаголы по Э. Штейнфельту”. В нем утверждалось то, что я первым в мире увидел все глаголы.

Жена, Надежда Николаевна, сказала: “Теперь я спокойно могу умирать. Ты приоткрыл завесу над графическими представлениями знаменательных и служебных слов. И я узнала их, хотя они нам достались очень с большим трудом”.

Я поцеловал ее за это откровение и пообещал: “Подожди! Ведь мы делаем первые шаги на подходе к компьютеризации прозы: впереди много терний, я их предвижу. Любой ученый, филолог брякнет: “Ну и что?” Но я благодаря моей теории создам текстовой детектор… лжи”.

“Ну, это ты подзагнул”,- упрекнула меня Надежда Николаевна.