Владимир Фалеев - Фантастика 1990 год

Я повернул голову налево, где в ряду акаций был пролом, а трава выбита. И точно. Я не ошибся. Женщина оказалась блондинкой, но не такой полной и упругой, как это я было предположил вначале, но симпатягой-женщиной, даже в чем-то напомнившей мне двоюродную сестру в детстве, в какую однажды жаркой летней ночью (мы спали на полу) я так безотчетно был влюблен, что за всю ночь так и не уснул: мне мерещилось бог знает что…

Женщина была в купальнике. Вокруг нее грудились четверо мужчин, в одном из которых я заподозрил либо ее мужа, либо любовника. Мужчины, по-видимому, были слегка уже навеселе, пообедав в ресторане при вокзале.

– Вот здесь и остановимся,- сказала женщина, не обращая внимания на публику, занятая собой и спутниками, что расположились от меня в двух шагах. Они принялись стаскивать с себя одежду, укладывать ее на газетку, чтобы и самим не помять, и другим чтобы она была не подхвачена или не помята.

А со мной случилось невероятное - я вдруг ощутил себя богатым. И не просто богатым человеком, а богатым баснословно.

Женщина положила сумку на освободившийся лежак с ножками. Она стояла, продолжая с мужчинами разговор на производственно-речную тему. Я же тупо лежал без движения и лишь созерцал недоуменно, каким же богатством я владел.

Но точно, я чувствовал себя богачом. Безмерным богачом.

Только отчего я, богатейший человек, богатство которого безмерно, лежу на безногом лежаке, застеленном тентом в синюю с белым полоску, на таком грязном пляже, как химкинский водохранилищный пляж? Нет, я не рассмеялся. Мое богатство было такого рода, что мне было не до смеха. То была бы насмешка над самим собой. Дело в том, что среди всей этой пляжной публики, и той, что дальше по московским пляжам, и той, что теперь жарится в квартирах или уехала закаляться в Болгарию, на Средиземноморье, я… самый богатый человек. Это так же верно, как и то, что есть на свете женщина, притащившая с собой на пляж четверых мужчин и теперь сидевшая на лежаке. Она сидит сейчас на лежаке, подняв и согнув одну ногу, обхватив колено, опустив другую на песок, совершенно не слушает, что ей говорят ее мужчины, смотрит в воду.

Не знаю, заметила ли меня эта женщина сквозь щели? кустах акации, почувствовала ли, когда приближалась и приблизилась, на себе мой взгляд и догадалась ли по нему, насколько я богат. Но я видел, как постепенно пропадает ее интерес к мужчинам, ею же приведенным на этот пляж, и принялся неторопливо ждать, когда она наконец оттолкнет их одного за другим, чтобы остаться в одиночестве, мне необходимом.

До ее появления на пляже я как-то не думал о том, беден я или богат, но как будто бы знал, что беден и даже очень беден.

Стоило мне ее увидеть, я понял тотчас, что я не только богат, но… сверхбогат! Я такой богатый человек, каких нет на этом земном шаре и никогда не будет после. И никакая здесь чертовщина не замешана. Потому и вознамерился я, если возможно, предложить ей и руку и сердце.

Я терпеливо выжидал. Но ожидал я не как страстный любовник, а как безмерно богатый человек. Не могли же со мной состязаться эти четверо, в общем-то, как я успел заметить, людей, вполне добропорядочных, не лишенных ни собственных достоинств, ни ума, ни чести, ни юмора, ни сердца, ни… денег. Вообще нет - они должны уйти. Они обязаны уйти и оставить женщину, что уже принадлежит самому богатому человеку, какой может позволить себе купить ей пароход, наконец, Речной вокзал с водохранилищем и со всем движимым и недвижимым имуществом, даже оба министерства - морское и речное, со всем их персоналом, несколько рек… в конце концов, целый континент, вроде Австралийского или чуть больше.

И это была такая же правда, как и то, что четверо мужчин рано или поздно покинут эту женщину. Двое мужчин уже удалились: одного она отчитала за что-то, другого обидела за неудачно сказанное слово.

И только четвертый, в котором я все еще подозревал ее мужа, не уходил и уйти никуда не собирался.

Я случайно встретился со взглядом женщины, но ровно ничего такого в ее глазах не прочитал. Правда, после встречи взглядами, отказавшись идти в воду вместе с последним из мужчин, женщина прилегла на лежаке боком, спиной ко мне, и больше уже не поднималась.

Между тем я почувствовал, что то, первоначально кокетливо-игривое, настроение женщины исчезло. Была ли это усталость от чрезмерно выпитого вина, а может быть, желание освободиться от назойливой опеки или домогательств четвертого мужчины,- этого я знать не мог и не желал. Да и вовсе незачем суперкрезу знать, отчего у женщин вдруг исчезают настроения. Настроения пропадают оттого, что появляются.

Было бы странным, если бы, явившись, они пребывали неизменно. Другое дело - какое-то мертвое ощущение, чувство, состояние, как у меня. Я с большим трудом подбирал нужные слова, необходимые для объяснения того стойкого состояния в самом себе, открытого, неважно, тобой или кем-то другим.

Какая, в общем, в этом разница? Состояние - нечто глубинное, глубокое. Можно прожить всю жизнь, но так и не узнать, беден ты или богат; умен ты или глуп; вор ты или честнейший человек; безумец ты - или нет; завистлив - или нет; гений ты - или ничтожество. Богатство, как я понял, шестое чувство, состояние. Теперь я знаю, кто я. Я - безмерно богатый человек. Я - суперкрез.

Меня теперь можно вытянуть или вытащить за пляжную оградку, если я от радости накачаюсь пивом на оставшиеся деньги или схожу в ресторан и вместо пива напьюсь коньяком.

Потому, что деньги для меня - не главное, не самоцель. К примеру, я могу пойти сейчас к директору ресторана на вокзале, взять у него две-три тысячи рублей, если, конечно, они есть у него в кассе; или, пока не закрыто районное отделение госбанка, пойти к управляющему и взять без всякой расписки всю его наличность. Под эту наличность организовать какойнибудь институт для претворения в жизнь методики словарного запаса, что мной открыт… Или, к примеру, учредить патентное внеорганизационное бюро с тем, чтобы каждый, кто занимается много и упорно, имел деньги на карманные расходы, какие, я глубоко уверен, он вложит в государственное дело, желая получить от этого дела результат…

Человек, в котором я подозревал мужа женщины, а затем любовника, как я и захотел, как-то нехотя стал одеваться, оделся, кольнул женщину тем, что попросил ее при очередном проезде снова позвонить ему и обязательно, не прощаясь, ушел в горку.

Чтобы как-то завязать знакомство, я встал и приблизился к лежаку, на котором лежала женщина, и положил ей эскиз ее фигуры. Женщина не притронулась к нему. Как будто бы она не слышала, как я подходил, и не видела, делала вид, что просто не замечает какой-то бумажки. Тогда я снова приподнялся, снова обошел лежак, присел перед нею на корточки, взглянул в серые, мне показалось, родные глаза и скатал ей то, что думал о появившемся впечатлении, будто я богат, будто это исходит от нее, хотя я и знаю, что не от нее. Но такова сила благодарности.