Вероника Кузнецова - Дневник штурмана

Глубокая ночь, а я вынуждена вновь взяться за свой дневник и запишу в него не только то, что сейчас происходит, но, если слова иссякнут, буду вспоминать и вписывать стихи, формулы, всё, что угодно, вплоть до таблицы умножения и алфавита, лишь бы занять себя чем-то, что не даст мне совершить поступок, на который меня толкают какие-то непостижимые силы. Что же случилось? Я, как и собиралась, легла спать рано, однако благие намерения остались всего лишь благими намерениями, а отогнать тревожные мысли и заснуть мне не удалось. Я лежала, всматриваясь в темноту и мучимая сильным желанием зажечь свет и разогнать вновь обступившие меня несуществующие призраки. Стыд перед самой собой мешал мне решиться на это простое действие. За кого же мне себя считать, если я теперь, как ребёнок, стану бояться темноты, привидений, кого-то невидимого за дверью? Не знаю, сколько времени я так лежала, но вдруг со мной начало твориться что-то странное. Я чувствовала сильную потребность выйти за дверь и пройти по коридору до поворота в столовую. Я хотела этого… Нет, не так! Я очень боялась увидеть то, что манило меня к себе, и одна часть моего существа, более разумная, призывала меня остеречься и не поддаваться действию таинственной силы, а другая полностью подчинилась этой силе и стремилась на безмолвный зов. Не могу описать хоть сколько-нибудь ярко, какие муки я испытывала и продолжаю испытывать. Я всё ещё боролась с собой, лёжа в постели и для верности схватившись за угол подушки, но сознание меня покидало, уступая место безволию. Наверное, если бы эта сила захватила меня спящей, то я, как лунатик, не сознавая, что делаю, сразу же ей подчинилась, но, к счастью, я не спала и какое-то время пыталась ей противиться. Сама не знаю, как я очутилась на ногах и подошла к двери. Пальцы нащупывали задвижку, но при этом в темноте моя рука коснулась холодной ручки, и меня пронизала дрожь. Мне показалось, что до меня дотронулись ледяные пальцы Серафимы Андреевны. Я отскочила от двери, налетела на стол и, ощутив боль, пришла в себя настолько, чтобы почувствовать ужас перед поступком, который едва не совершила. Случайность помешала мне открыть дверь и впустить врага или самой выйти навстречу своей гибели. Я чувствовала, что шла за своей смертью, однако не могла не идти. И сейчас сознание подёргивается пеленой, притупляя инстинкт самосохранения. Я опять не могу противиться властному зову и медленно иду к двери, ещё сдерживаемая остатками быстро исчезающей собственной воли. Меня ждёт неизвестный, которого я боюсь, но я должна подчиниться его власти.

Пальцы скользнули по поверхности стола, вновь заставив меня задрожать, потому что воображение подсказало видение мёртвой головы и крови, немыслимого количества крови. На миг мне показалось, что я сейчас измажусь в этой липкой жидкости, но тут же сила, ещё более властная, чем прежде, потянула меня из каюты. Я отодвинула задвижку и потянула дверь на себя, однако теперь я закрывала её ещё и на ключ, так что она не поддалась. Необходимо было включить свет и отпереть дверь. Я обязана была выйти и предстать перед источником этой мощной силы, которая тащила меня из безопасного убежища во власть дьявола. Кто меня ждёт? Мистер Уэнрайт с изменившимся цветом глаз? Какая-то нечеловеческая фигура? Кто бы это ни был, но я должна к нему идти.

Каюту залил ослепительный после темноты свет, и я не сразу смогла открыть глаза, однако руки уже шарили в карманах брюк, ища ключ. Вот он! Теперь — опять к двери. Но в последний момент, когда я готова была вставить лёгкий стержень в углубление замка, что-то словно ударило в мозг. Опасность! Не ходи туда! Глупец, куда ты идёшь?!" — прозвучали в памяти обращённые не ко мне слова Серафимы Андреевны. Куда я иду? Зачем мне идти на этот зов? Кто может меня звать среди ночи? Я чувствовала, как вновь овладевает мной ненавистная, порабощающая сила. Но ведь и у меня есть воля. Я не хочу выходить, не хочу отпирать дверь. Меня не слушались руки, когда я швырнула ключ под койку. Это не обезопасило бы меня, лишь оттянуло время, пока бы я занималась поисками ключа, но это был вызов таинственному существу, имевшему власть над моим сознанием. Чтобы отвлечься, надо было придумать для себя занятие. По примеру героя Киплинга я стала повторять в памяти таблицу умножения, но между людьми девятнадцатого и двадцать девятого века всё-таки есть разница, и эти жалкие упражнения не загрузили мой мозг. Я придумала другой выход — писать дневник. Сейчас у меня заняты и руки и голова. Я сижу в постели и пишу. Я поставила перед собой задачу — заполнять страницы дневника (неважно чем) и не подчинюсь власти зовущего меня существа, пока из моих онемевших пальцев не выпадет ручка. Но стоит мне прекратить своё занятие — и нить моей жизни будет оборвана. Я не найду в себе решимости противиться зову смерти.

13 февраля

Мне пришлось вырвать одиннадцать листов, которые я заполнила такой чудовищной смесью из стихотворений, формул и умных высказываний, что человек, которому предсказана смерть, не может оставлять подобное в своём дневнике.

Я промучилась до половины третьего ночи, а потом перестала ощущать над собой чью-то злую волю, уронила дневник на постель и заснула. Утром выяснилось, что я куда-то так хорошо забросила ключ, что теперь не могу его найти.

— Мисс Павлова! — взволнованно закричал бортинженер, барабаня в мою дверь.

— Я здесь, — отозвалась я, кляня сторожа, бдительно охраняющего меня днём и привлекающего тем самым ко мне всеобщее внимание, вместо того, чтобы подумать, не подвергаюсь ли я опасности ночью.

— Штурман, как всегда, опаздывает? — язвительно спросил мистер Форстер и, судя по направлению шагов, отправился в рубку.

Лёжа под койкой и шаря руками за ножками, я отчётливо сознавала, что мне теперь не избежать выговора. Но уж лучше получить выговор из-за потери ключа, чем не получить его по причине смерти.

— Я сейчас выйду, мистер Гюнтер, — крикнула я. — Ключ куда-то закатился.

Разумеется, если бы я искала ключ ночью, чтобы выйти из каюты, он бы сразу же попался мне на глаза, а сейчас, когда мне, действительно, надо его отыскать, он как сквозь землю провалился. Мне понадобилось ощупать ладонями весь пол, пока я не обнаружила его на самом видном месте. Зато время поисков не прошло даром, и я придумала, как обезопасить себя от влияния таинственной силы. Надо было поступить по методу благородного Одиссея (кажется, Одиссея?) Чтобы пение сирен не причинило ему вреда, он приказал привязать себя к мачте, а гребцам — заткнуть уши паклей (или чем-то ещё). Мне надлежит сделать то же самое, то есть попросить запереть меня в каюте на ночь, а утром — отпереть. Без ключа я не сумею выйти, какую бы власть не имел надо мной неизвестный. Приходится радоваться, что мы пользуемся обычными стержневыми ключами. Если бы в двери был установлен датчик, реагирующий лишь на прикосновение владельца каюты, то меня бы ничто не спасло. Ведь датчик откроет дверь даже против моего желания, лишь бы я к нему прикоснулась.