Фред Саберхаген - Звезда Берсеркера (Клуб Любителей Фантастики — « L»)

Здесь обитал Торун.

Здесь в самом деле обитал Торун.

С самого пробуждения чувство нереальности не покидало Фарли, быстро усиливаясь. Он до сих пор не мог полностью уверовать в то, что дошел до предпоследнего круга Турнира, оказался на вершине (как будет радоваться его отец, если Фарли в самом деле победит в Турнире!). Это волшебное ощущение не исчезло и во время утреннего ритуала молитвы, и во время жалкого завтрака, состоявшего из холодных лепешек, которые остались со вчерашнего дня. Немой раб, их обслуживавший, жестом показал, что здесь нет под рукой хвороста для костра.

Второй раб куда-то исчез, наверное, отправился искать дрова. Лерос все еще не вернулся. Младший священник, Елгир, в это утро выглядел очень встрепанным и явно испытывал ломоту в суставах после ночи под открытым небом вместе с воинами. Он извинился перед воинами за то, что заранее не была приготовлена арена.

Проконсультировавшись с воинами, Елгир нашел ровный участок, и раб принялся за работу, утрамбовывая подошвами круг, насколько мог хорошо. На это у раба ушло несколько часов. Остальные сидели, молча наблюдая.

Фарли не испытывал особого нетерпения. Но задержка была новым нарушением устоявшегося порядка, и от этого весь день становился еще более нереальным. Наконец ринг был готов. Во всяком случае, Елгир начал бормотать молитвы, и наступил черед первой паре войти в боевой круг.

— Фарли Эйкоский — Джуд Айзексон.

Теперь они оба стояли внутри круга, из которого суждено было выйти только одному. Джуд двинулся вперед, но медленнее обычного. И в этот миг Фарли вдруг озарило: смерть на вершине, в такой близости от обиталища богов, не должна быть просто смертью. Побежденный может и не умереть, словно зарезанное животное. А что, если он спокойно посмотрит на свою смертельную рану, отдаст победителю честь и уйдет прочь, за деревья, где на полпути встретит его Мьолнир или Карлсен, или даже сам Торун?

Ятаган Джуда сверкал в лучах солнца. Джуд разогрелся и начал наседать на Фарли с привычной яростью. Фарли внезапно почувствовал себя как никогда сильным и быстрым. Словно он сделал глоток божественного бессмертия только благодаря тому, что дышал сейчас одним воздухом с богами.

С внешней небрежностью он отбил удар ятагана. Но эта небрежность была лишь внешней. Потом он сам пошел в атаку, выбирая лучший момент для убийственного удара. Вот сейчас длинный меч Фарли прошел слишком высоко. Сейчас — слишком низко. Вот он занял слабую позицию — он почти слышал сердитый окрик отца, ругавшего за небрежность. Но сегодня это была не простая небрежность. Что бы он не избрал своей тактикой, ему суждено победить. Его клинок всегда оказывался в нужном месте, чтобы блокировать удар ятагана. А во время атаки его длинный меч все ближе и ближе наносил удары, жаждя крови Джуда.

Для Фарли конец казался предрешенным, и удивила его только внезапность этого конца. Он стоял, почти разочарованный, что поединок завершился, а Джуд, лежавший перед ним, казалось, пытался что-то ему сказать. Но жизнь слишком быстро покидала Джуда…

Священник Елгир прочистил горло.

— Омир Келсумба — Томас Цепкий.

Сегодня ему уже не требовался свиток пергамента.

Встав у края круга, приготовившись наблюдать за вторым боем, Фарли был поражен осознанием того факта, что сегодня рядом с ним нет уже никаких победителей, с которыми он мог бы наблюдать за боем, время от времени шутить или обмениваться замечанием. Наблюдая за сражающимися в одиночестве, не считая священника, он заметил безмятежное счастье на лице Келсумбы — этот боец явно тоже чувствовал себя избранником богов и везения. Томас Цепкий, казалось, испытывал нечто противоположное. Еще до того, как был нанесен первый удар, выражением лица Томас напоминал раненого воина, который знает уже, что проиграл.

В середине ринга двое сошлись с решительной быстротой. Сверкнул топор, с бесшабашной уверенностью в победе, с уверенностью Келсумбы в близкий статус божества. Копье нанесло удар с быстротой отчаяния, но так точно и верно, словно его направляла рука бога. Невероятно, но бой кончился, едва начавшись.

Кончился ли? Келсумба продолжал сражаться, даже насквозь проткнутый копьем. Его топор продолжал подниматься и опускаться, хотя гораздо медленнее теперь. Томас не получил ни одной царапины. Но вместо того, чтобы отступить и подождать, пока противник упадет, он, по какой-то причине, прыгнул вперед и цепко сжал, Келсумбу борцовским захватом. Пока двое боролись, Келсумба продолжал улыбаться, но очень быстро стало ясно, что Омир — не самый сильный из двоих, нет, во всяком случае, не с копьем, которым он был пронизан. Только после того, как Томас выкрутил у него из руки топор и нанес им завершающий удар в голову, лицо победителя потеряло свою маску отчаяния.

Наконец, звон оружия, долго заглушавший крики и щебет ссорящихся крылатых, прекратился. Лес погрузился в тишину.

Когда Шенберга вновь привели к Высшему Священнику, тот сидел там, где и утром. Но сейчас время миновало полдень. Как только их оставили вдвоем, Высший Священник сказал:

— Поскольку мысль о пытках не испугала тебя немедленно, и, как я подозреваю, применение этого метода могло бы тебя спровоцировать на грубую попытку дать ложную информацию о корабле, то я решил принять крайние меры, чтобы в достаточной степени тебя испугать. — Андреас снова улыбался, явно находя происходящее очень забавным.

Шенберг спокойно сел.

— И как же ты думаешь меня испугать?

— Посредством тех слов, которые я тебе скажу.

— Андреас, я начинаю быстро терять к тебе уважение. Если угрозы, которые ты уже сделал, не имели воздействия, то что может изменить твое бормотание о каком-то непроизносимом ужасе? Таким путем ты меня не испугаешь. Собственно, ты меня вообще не испугаешь так, как ты этого добиваешься.

— Думаю, что я смогу этого достичь. Мне кажется, я знаю, чего боится такой человек, как ты.

— Чего же?

— Наверное, достаточно будет сказать тебе всего одно слово — оно все объяснит и наполнит тебя ужасом. — Андреас довольно хлопнул в ладоши.

Шенберг ждал.

— Это слово — его имя.

— Торун. Я знаю.

— Нет. Торун — бог для толпы. Мой бог реален.

— И? Произнеси ж его ужасное имя! — Шенберг в преувеличенном ожидании приподнял брови.

Андреас прошептал три слога.

Шенберг потратил несколько секунд, чтобы полностью осознать услышанное. Сначала он был просто озадачен.

— Берсеркер, — повторил он, откидываясь на спинку кресла с ничего не выражающим непонимающим лицом.

Андреас, уверенный в силе бога, который еще ни разу его не подводил, ждал.

— Ты хочешь сказать… а-а-а! Теперь понимаю. Значит, ты хочешь сказать, что один из них все пять столетий был спрятан здесь, и вы — вы ему служите?