Николай Греч - Черная женщина

LVIII

Кемский предался всем наслаждениям любви родительской и, как ребенок, радовался поправлению дел своих стараниями Вышатина, имея теперь возможность окружить милую дочь свою всеми удовольствиями света. Явились великолепный экипаж, блистательная прислуга, отборный гардероб, все те разнометальные звенья, из которых составляется электрический столб, приводящий в трепет женское сердце. Надежда плавала в океане развлечений и удовольствий и не так уже часто, как прежде, помышляла о друге сердца, плававшем по морю действительности. Кемский примирился с светом, с его забавами, причудами и предрассудками. При помощи Вышатина свел он знакомство с домами, в которых дочь его могла проводить время приятным образом. Из новых знакомых более всех была ему по сердцу Мария Петровна Василькова, главная участница в процессе с графинею. Надежда воспользовалась этим знакомством, чтоб примирить свою благотворительницу с родственниками ее мужа, и успела в этом лучше всякого мирного судьи, потому что поводом к раздорам и требованиям были не столько жадность к приобретению, сколько гордость и упрямство, не позволявшие уступить имение в чужой род. Надежда подружилась с Мариею Петровною, познакомила ее заочно с противницею ее, которой она не знала и никогда не видала, успела уверить, что графиня желает сохранить только законно причитающуюся ей часть имения, а остальное отдаст беспрекословно родне своего мужа. Мария Петровна, полюбив Надежду, убедилась ее доводами и склонила прочих участников к миру и к уступке более против того, что графине причиталось действительно. Надежда, восхищенная мыслию, что успела отчасти возблагодарить своей благотворительнице, привязалась к Марии Петровне, женщине умной, образованной и добродетельной, бывала у ней ежедневно, ездила с нею в общество, проводила с нею и часы уединения. Кемский радовался этому знакомству и с удовольствием душевным следил дочь свою во всех ее делах, помыслах и чувствованиях: во всем проявлялись чистая душа, светлый ум, доброе сердце.

Но эти удовольствия были непродолжительны: посещая светские собрания, князь не мог не встретиться с своими злодеями-родственниками, которые, как дракон Лаокоона, обвили змеиными головами своими его и все его семейство и смертоносным жалом дощупывались сердца, чтоб излить в него весь яд свой. Мучительное свидание произошло в одном большом собрании, на даче, куда Кемский поехал с дочерью в сопровождении Вышатина и Марии Петровны. Погода сделалась ненастною, холодною; молодые люди затеяли танцы, старики расположились за картами. Кемский беседовал с Вышатиным и еще некоторыми приятелями в отдаленной комнате и, слыша веселые звуки фортепиана, порывался отправиться в танцевальную залу, чтоб взглянуть на веселящуюся Надежду. При первом перерыве разговора он исполнил свое желание: вошел в залу, отыскал Надежду, прыгавшую в кадриле, и провожал ее глазами и сердцем. Кончив тур, она села на стул и, оглянувшись назад, с улыбкою отвечала одной даме, которая с нею заговорила. Кемский всмотрелся в эту даму и обмер: это была Алевтина Михайловна. Она давно искала случая видеть Надежду и невзначай нашла ее в этом доме, умела завлечь ее в разговор, заинтересовать ее, не давая знать, кто она сама. Надежде понравились ее тон, образованность, ум, приветливость: она влеклась к ней, как птичка в пасть удава. Князь, избегая гласной сцены, отыскал Марию Петровну и просил ее, ради бога, увезти Надежду домой; но это было невозможно: надлежало оставаться несколько времени. Кемский, терзаемый самыми мучительными чувствами, стал за стеклянною дверью и наблюдал, что происходит в зале. Алевтина рассказывала Надежде что-то забавное и приятное. Простодушная княжна, слушая ее внимательно, смеялась от души. В противоположном конце залы сидела Китти и с выражением злобы и бешенства на лице смотрела в лорнет на Надежду. Подле нее сидела жена Платона, погруженная в грустную думу, а сам Платон стоял позади стула сестры, посматривая на Надежду, наклонился и говорил что-то сестре на ухо: его замечания производили на устах Китти ядовитую улыбку. Надежда была словно жертва, привязанная очарованием к столбу и служившая целию тупым стрелам свирепых дикарей. При первой возможности Мария Петровна подошла к Надежде и сказала ей, что отец ее хочет ехать домой. Кемский видел, как Алевтина уговаривала их остаться еще несколько времени, как Надежда извинилась; наконец Алевтина, видя ее непреклонность, простилась с нею, обняла ее; они поцеловались. Удар кинжала в сердце не мог бы поразить Кемского так, как это лобызание невинности, добродетели и простодушия с пороком, злобою и коварством. Надежда вышла из залы и подала руку отцу с словами:

- Как мила эта дама, с которою я познакомилась! Жаль, что я не знаю, кто она!

- Узнаешь! - сказал Кемский голосом, который привел ее в трепет.

Она взглянула на отца, увидела, что он бледен, смущен, расстроен, вообразила, что он нездоров, и спешила отправиться домой. В другой комнате должно было дожидаться Марии Петровны, которая заговорилась между тем с хозяйкою. Кемский горел нетерпением бежать из этого дому, как будто за ним гнались неприятели. Надежда молчала, робко посматривая на отца. Вдруг раздался за ними громкий голос Платона Элимова:

- Не дивитесь, что он, увидевши вас, бежит отсюда! Вообразите, он имел дерзость привести в порядочный, благородный дом свою побочную дочь! И после этого вы спрашиваете, почему мы с ним расстались? Вот добродетели волтеровского века!

Терпение Кемского лопнуло; он оборотился, чтоб дать ответ, но, к счастию, увидел пред собою Вышатина с сестрою:

- Владимир Павлович! - сказал он с выражением сильнейшего негодования. Вы знаете меня, знаете, с кем я сюда приезжал и почему бегу из этого дому. Вам предоставляю оправдать меня перед хозяином! - Сказав эти слова, он поспешил с Надеждою и Мариею Петровною из дверей, сел в карету и велел гнать что есть силы.

Дорогою открыл он Надежде, что она сидела подле виновницы ее сиротства и всех бедствий ее родителей. Надежда узнала в эту минуту все подробности страданий своего отца и злобы его родственников, узнала, что на щеках ее горели поцелуи губительницы ее матери!

Ночь была ненастная и бурная, ветер выл, дождь и град били в окна кареты. Князь завез домой Марию Петровну и отправился на Выборгскую сторону, но Воскресенский мост был разведен, и он должен был дожидаться в карете. Надежда, испуганная и встревоженная неожиданным случаем, не говорила ни слова, прижалась в угол кареты и уснула от утомления. Кемский долго не мог прийти в себя. В тумане, окружавшем его, чудились ему страшные видения, они рассеялись при первом свете утренней зари, и ангельский лик Наташи с улыбкою утешения на устах затрепетал пред усталыми его веждями.