Вольдемар Грилелави - Плач кукушонка

Никогда не будет у Светы любимой маленькой дочурки, не будет она целовать, ласкать ее кудряшки, никогда мир не услышит о великом математике Светлане. Она просто теперь не станет взрослой. И уже никогда не подарит тетя Вера вкусные драже и подушечки, которые она пыталась растягивать максимально долго, а они мгновенно таяли, исчезали вместе со вкусом и сладостью.

Света шла без цели и в никуда, но инстинкт снова вел ее по знакомой тропинке к реке, к ее бурлящему потоку, который в этот раз она заставит принять и поглотить ее, не выбрасывая на камни, так как возвращаться ей больше некуда и не хочется. Они все равно не позволят ей жить, расти, взрослеть. Она устала от бесполезной и ненужной борьбы за жизнь.

Много дней назад она случайно, прячась в кустах от внезапно появившейся компании мальчишек и девчонок, невольно подслушала разговор, который полностью был посвящен некоторому богатырю под странной кличкой — Вовка вентилятор. Они не сказки болтали, а о настоящем, живущим в Ушарале или где-то недалеко от него, который, спасая от смерти раненых товарищей, голыми руками порвал страшных и жестоких бандитов. Количество бандитов было спорным, но цифра доходила до ста. Красиво рисовался его огромный рост, крупные сильные руки, а девчонки страстно описывали его невероятную красоту.

Света потом часто перед сном, чтобы отвлечься от голода, мечтала о сильном богатыре, рисовала неожиданные встреч с ним, о большой дружбе, любви, но, как к сильному брату или родному человеку. В роли невесты картинки даже не возникали.

И вот сейчас, понимая, что обратной дороги нет не только к дому, но и к жизни, Светлана вдруг страстно захотела встречи с ним. Пусть он внезапно появится, возьмет за руку, и пойдут они вместе. Все равно куда, главное — в жизнь.

Вода все ближе, уже слышен ее плеск, поблескивают буруны, а Вовки — вентилятора нет. Прощайте милые кустики, кочки, травка, кормившие ее эти два года. Прощай солнышко, тучка, ветерок, дождик. Меня уже никогда не будет, а вы остаетесь. Как это все же не справедливо. Ведь я тоже хочу вот так, как вы, просто быть. Мне ведь не надо многого. Кусочек хлебушка, бумага, ручки, цифры. Много цифр. А у меня все это хотят отнять. Уже отняли. Просто родилась я не для счастья, нежеланная, и совсем никому ненужная. А, значит, хочешь, не хочешь, а придется уйти. Где же ты, милый, могучий, где же ты, богатырь. Ну не позволь мне сделать этот невыносимо болезненный шаг.

Чтобы выйти на берег, осталось всего пересечь последнюю маленькую полянку. Света даже не заметила на ней шумной гогочущей компании, распивающей вино и жующей бутерброды с колбасой. Ее раздумья прервали, выстрелом прозвучавшие, слова одного из трех молодых толстяков. Они, вся тройка, словно братья близнецы, розовощекие, толстые и такие смешные, что Света, сразу не поняв их, даже развеселилась.

— Опаньки! — крикнул один из них. — Это что за чудо в тряпках вывалилось к нам за стол.

Выпили они прилично, поэтому контролировать свои действия и хмельные желания уже не в силах. Всех троих словно накрыло розовым туманом сексуального желания зверей самцов. Когда Света с трудом сообразила об их намерениях, то отступать уже было и поздно, и некуда. Их огромные жирные липкие лапы хватали за шею, за тело, за ветхую застиранную одежду, которая рассыпалась от их рывков. И этот дикий тошнотворный смешок с пошлыми словами:

— Ну, уродина, что же ты дергаешься. Сейчас напоследок мужичков попробуешь, радость жизни ощутишь.

Один из них схватился за самодельные из старых колготок трусики, и Света со всей силы укусила его за руку. Тот завопил и влепил пощечину. Кровь хлынула из носа и из разбитой губы.

Но, казалось, вид крови, плачущей, кричащей, кусающей девчонки только раззадоривал их. Сил сопротивляться не только не было, но и не могло быть против таких огромных, злых и жестоких самцов. Света поняла, что до речки ей уже не придется идти самой. Ее истерзанный труп будет после надругательства брошен в воду. Она уже смирилась с участью, со злым роком, который даже перед смертью хочет причинить боль, страдания. И она ослабила сопротивление, теряя сознание, как сквозь дымку и пелену, застлавшие глаза, прозвучал этот тихий, но сильный и уверенный голос:

— Молодые люди, не будут ли столь любезны, объяснить, просто интересно поинтересоваться — почто это вы ребенка обижаете?

Движение на полянке замерло. Все четверо участника борьбы и шума, словно от грохота грома парализованные, уставились в сторону субъекта, нарушившего сексуальные планы Даунов. Но этот субъект словно не замечал три толстые точки на полянке. Он глазами поедал маленькую, страшненькую, всю изуродованную, но такую родную и близкую ему, что, казалось, еще немного, и он своим взглядом поглотит ее.

А для Светы он казался сказочным явлением, мифом, спасительным принцем, но рядом с этими толстяками казался таким слабеньким и беззащитным, что в пору хоть самой спасай. Они сейчас просто убьют его. Вот только разберутся, кто перед ними, поймут свое преимущество и погубят этого прекрасного, самого-самого, что ни на есть славного, ставшего вмиг милым и любимым, принца. хотелось рвануться ему на помощь, но сильные руки одного из толстяков держали ее сзади за плечи. А двое других, один с большим ножом в руке, а другой поднял толстую палку с земли, медленно с двух сторон и со злорадными усмешками на противных рожах, двигались в его сторону. И в их виде излучалась такая злая энергия, что на иной исход, как смерть, рассчитывать не приходилось. Света взглядом и губами шептала этому милому человеку, чтобы он спасался, убегал, ведь ее жизнь уже закончилась, и не надо ненужных жертв, бесполезных и беспощадных, так как его смерть случится на ее глазах по ее вине.

— Да беги же ты, миленький, беги, спасайся.

Он слышал ее, он понимал, но глаза говорили иное. В них не было страха, не было обреченности.

И, вдруг, поляну, и всю округу оглушил пронзительный и дикий визг:

— И-й-я-а — кричал Влад и сильно приложился ногой промеж ног первому, кто шел с ножом.

Тот мяукнул, квакнул, словно захлебнулся жидкой пищей, подпрыгнул метра на полтора и шумно, словно мешок с цементом, грохнулся оземь и замер в неподвижности.

— И-й-я-а — рявкнул еще раз Влад, пригнулся, присел на левую ногу и снизу вверх пяткой с силой пнул второго с палкой в то же интимное место, что и первого. Получив порцию энергии и нужный вектор, второй толстяк, где-то на высоте с полметра над землей, пролетел по горизонту метра два, шлепнулся с тем же звуком падающего мешка с цементом, затем на заду проскользнул еще немного по траве, и мордой уткнулся в кусты, оставив филейную часть отбитого тела снаружи. Движений и шевелений из кустов не наблюдалось. Света ощутила дрожь потных рук на плечах и вырвалась из ослабленной хватки, так как журчание за спиной откровенно отобразили состояние третьего насильника. А принц шел навстречу, и Света пыталась как-то рваными лохмотьями прикрыть наготу. Ей стало стыдно предстать в таком потрепанном и ужасном виде перед спасителем, которому, видать, наплевать на ее непрезентабельный облик. Он смотрел в душу. Ласково, тепло и любовно.