Александр Громовский - Феникс

В киоске, который расположился в бывшей трансформаторной будке, он купил демократический батон с тмином. Ну вот и знакомая, желтого кирпича пятиэтажка, здесь и находилась его мастерская. Собственно, это была комната 18-ти кв. метров, входившая в состав трехкомнатной квартиры, купленная Георгом еще в доперестроичные времена по счастливому стечению обстоятельств. Времена менялись, иногда менялись и жильцы в квартире, а Георг оставался ответственным квартиросъемщиком.

Другую комнату таких же размеров занимала женщина средних лет с девочкой-школьницей и папой No 2. Несмотря на то, что частенько оба ходили под градусом, в отношении Георга вели себя вполне корректно. В третьей комнате - самой крошечной, метров девяти - ютилась молодая семья, с малолетним ребенком. Они вселились недавно, из каких-то общежитий. В надежде получить более приличное место под солнцем, они усиленно плодились и размножались. Второй ребенок у них появится, судя по всему, месяца через два. И Георгу, постоянно проживавшему с теткой в двухкомнатной квартире, было почему-то ужасно неловко оттого, что он один занимает такую громадную площадь, да и то не для жилья, а для весьма сомнительного, с точки зрения соседей, ремесла. Сосед из мини-комнаты - молодой парень, работавший на неработающем заводе - как-то предлагал ему обменяться комнатами и обещал доплату, но Георг, испытывая неловкость за свою жестокость, вежливо отказался. На девяти метрах с мольбертами не развернуться - это ясно, а доплата будет смехотворна. Этот малый даже не представляет, сколько стоит сейчас один метр жилой площади. Господи, да откуда у этого незадачливого работяги могут быть деньги!

И вообще, почему он, художник, должен испытывать стыд, разве он, черт побери, ответственен за всю эту бардачную систему? Однако стыдно все же было. И через два месяца, когда укоряющий взор соседа станет еще более откровенным и в нем засветится ясный огонь пролетарского гнева, придется отсюда съезжать на другую квартиру.

"Все одно к одному, - подумал Георг, - продам мастерскую и на эти деньги уеду домой. Боже, как мне все здесь опротивело..."

Георг поднялся по грязной лестнице на свой четвертый этаж, проходя сквозь незримый слоеный пирог запахов: кошаче-собачий внизу и далее чесночно-клеевой. Во всяком случае, вверху отвратительно пахло столярным клеем. "Суп они из него варят, что ли?" - проворчал Георг, доставая ключи. Он открыл входную дверь и бочком протиснулся в коридор. Пошире распахнуть дверь мешала стоящая поперек дороги детская коляска. В воздухе витал стойкий запах пеленок, кои густой гирляндой висели тут же. Судя по разгоряченным возгласам, доносившимся из мини-комнаты, соседи принимали гостей, по всей видимости, родственников.

В комнате Георга было жарко. Желтые горячие лучи солнца насквозь простреливали комнату через большое окно с пыльными стеклами. "Ох, ты йог твою мать!" - придушенно вскрикнули за стенкой, где располагалась мини-комната, и на пол обрушилось некое тяжелое тело, возможно даже человекообразное. "Борьбу они что ли затеяли? - подумал Георг. - Как они только там умещаются?"

Он сел в большое кожаное кресло, которое только одно занимало целый квадратный метр полезной площади. Кресло было старинным, начала века, некогда купленное Георгом в комиссионке совсем задешево.

Георг оглядел комнату теплым взором. Стены, увешанные его картинами, полки с любимыми книгами, с красками, кистями, карандашами и еще Бог весть с чем, составляли тот дорогой, милый сердцу фон, который вдохновлял, умиротворял, нашептывал слова утешения. Это был его, Георга, отдельный мир, особая реальность. Он любил эту хрупкую скорлупу, начиненную странными, по мнению некоторых, фантазиями. Может быть, им руководит неосознанное желание спрятаться в этом мире иллюзий от холодной, жестокой реальности мира внешнего. Что ж, законное, естественное, изначальное стремление человека иметь свое убежище, свою личную территорию, свое личное жизненное пространство, куда допускаются лишь самые близкие по духу люди.

Сможет ли Инга войти в этот мир, не внеся дисгармонии, не разрушив его? Очень важный вопрос для него. От этого зависит его будущее...

"Боже! - недовольно поморщился Георг. - Какая патетическая херня!.. Будущность! Важный вопрос! А подоплекой-то всего лежит мелкое эгоистическое желание жить спокойно, без проблем, без треволнений, которые, собственно, и составляют смысл жизни большинства людей, каковые заботы, если быть до конца честным, и есть жизнь. Конечно, можно с лицом мученика выдавать свои картины за живых детей. Но они никогда не засмеются, не описаются, не отчебучат чего-нибудь этакого, не принесут двойку из школы, они будут безмолвно висеть в твоей мастерской или у кого-нибудь в доме, теша твое самолюбие, они, быть может, даже надолго переживут тебя. А потом вдруг исчезнут, словно ничего и не было. А дети, из плоти и крови, пойдут в века и поколения. Так что решай. Гены у тебя, вроде бы, здоровые, пора размножаться".

Но ведь и это тоже херня, продолжал думать Георг. Такой вариант уже реализован. Его брат Андрей женился сразу после армии, все как положено. И вот, ступив на топкое место семейного быта, где все зыбко и неопределенно, он восемь лет погружался в шипящее, чмокающее болото все глубже, перестал писать стихи, запил, наконец, весь без возврата ушел в это дерьмо, погрузившись в него по маковку, пока собственноручно не прервал свои страдания. Отпрыск, ради которого все это затевалось, дочь, к 14-ти годам прошла в русском гетто огонь, воду, медные трубы и коллективные одноразовые шприцы. Так стоило ли огород городить?

Вот и выходит, что картины хоть и не живые дети, зато не предадут, не обманут надежд, за них не будет стыдно. "Тут одно хорошо, - утешал себя художник, - поскольку у меня нет детей, меня ни в чем упрекнуть нельзя, кроме разве того, что у меня нет детей".

Он, конечно, не был сознательным сторонником св. Августина, проповедовавшего безбрачие, но соглашался с мнением князя Болконского-младшего, который говорил Пьеру Безухову, что жениться надо как можно позже, ни на что не способным стариком, чтоб не пропало в тебе все значительное, великое...

Но, сказать по чести, такая жизненная позиция Георгу казалась довольно подленькой. И одновременно - такой соблазнительной...

А все потому, что требования, предъявляемые друг к другу, у мужчин и женщин сильно отличаются. Женщины от мужчин требуют всего, а мужчины от женщин требуют только одного.

Оттого так трудна для мужчин проблема выбора. Вечный деятельный покой, вот что тебе нужно, сделал вывод Георг.

За стеной заиграла пластинка и запела голосом великой певицы:

"Знаю, милый, знаю, что с тобой.