Владимир Круковер - Чужой из психушки (фрагмент)

Но серое небо все падало в решетки окна, падало неумолимо и безжалостно. Мозг начинал пухнуть, распадаться. Требовалась борьба, требовалась хитрость. И пошел к врачу.

…Через неделю меня выписали. Я переоделся в нормальный костюм, вышел во двор, залитый по случаю моего освобождения солнцем, обернулся на серый бетон психушки, вдохнул полной грудью. И осознал, что чего-то не хватает.

Я сунул руку в карман, куда переложил шарик, при выписке, из халата. Шарика не было! Напрасно надрывалось в сияющем небе белесое солнце. Напрасно позвякивал трамвай, гудели машины, хлопали двери магазинов и кинотеатров. Серое небо падало на меня со зловещей неотвратимостью. Я спас себя, свою душу, но тут же погубил ее. Ведь шарика, — теплого, янтарного, радостного, не было. Не было ни когда.

— Опять вы меня отвлекаете! — прервал меня резкий голос.

Я осмотрелся. Оказывается я сидел на краешке ванны, в единственном месте, где не было причудливых гостей. Но мои воспоминания, как видно, принимались всем коллективом. Не зря же резкоголосый арбитр решил вмешаться.

— Я пока еще здесь хозяин, — сказал я ни менее резко. — Интересно, что мне уже и думать нельзя.

— Думайте, — сказал Некто уже мягче, — но про себя, а не вслух. Мы тоже не железные, такие страсти слушать.

— Какие тут страсти? — удивился я. — Это мои личные воспоминания, обыкновенная психушка. Вы то, наверное, и пострашней виды повидали?

— Не в психушке дело, — сказал арбитр. — Просто я сейчас с ужасом узнал, что вы держали в руках высший подарок судьбы и добровольно от него отказались. Что я — все об этом узнали! И все в шоке!!

Я осторожно вышел из ванной. Действительно, на кухне валялись на полу совершенно безжизненные коты, чуть в стороне лежал угловатый арбитр. Я метнулся в комнату. Елена Ароновна почти сползла с кресла, лишь мощные ягодицы еще удерживали ее тушу. Глаза у ведьмы были закрыты.

— Вот видите, что вы наделали, — сказал у меня в голове арбитр. — За последние сорок тысяч лет я не сталкивался с таким ужасом.

Сегодня в лагере два важных события. Первое — отоварка (зэковская получка, зарплата, выдаваемая натуральным продуктом). Первым отоваривается третий отряд. Третьим — первый, козлячий. (В первом отряде сконцентрированы главные "козлы" зоны: повара, шныри, штабные писаря, банщики и прочая шушера. Козлами или вязаными называют милицейских прихвостней, тех, кто служит охранниками лагерей. Термин "вязаный" произошел отчасти из-за повязок, которые носят "козлы", отчасти — в виде намека на их повязанность с оперативной и иными службами мест заключения).

Плотная, кишкообразная очередь дымится перед лагерным ларьком. Вокруг вьют петли шерстяные. Лагерная "шерсть" — это полублатная молодежь, шестерки настоящих воров, авторитетов. Они взимают с мужиков дань на БУР. БУР — это барак усиленного режима, где и находятся ПКТ — помещение камерного типа и ШИЗО — штрафной изолятор. БУР — это тюрьма в тюрьме, он всегда заполнен непослушными осужденными, некоторые проводят там по несколько месяцев, приобретая аристократическую бледность кожи, цингу и туберкулез.

Профессор стоит перед продавщицей, он отоваривается на громадную сумму — на три рубля. Ассортимент радует глаз: желтый "Столичный" маргарин, сигареты "Памир", карамель "Розовая", слипшаяся в однородную массу, стержни для шариковых ручек, настоящий (не тюремный) хлеб. Глаза профессора разбегаются. Хочется взять и конфет побольше, и маргарин нужен, да и от хлеба грех отказываться. Дормидон Исаакович вспоминает указания Адвоката и, прикрыв от соблазна глаза, покупает чай и сигареты на все деньги.

И чай, и курево являются в тюрьмах СССР главным и самым устойчивым эквивалентом денег. Чай, конечно, котируется выше, так как по нелепому указанию свыше зэкам запрещено продавать более 100 граммов чая в месяц. Цена заварки колеблется на черном рынке лагерей и тюрем от двух до пяти рублей. Надо сказать, что флакон одеколона стоит на черном рынке три рубля, а бутылка водки — пять, что лишний раз подтверждает высокую валютную ценность чая. Если чай мы приравняем к доллару США, то по зоновскому курсу он относится к сигаретам 1:10. Пачка чая — десять пачек сигарет. Можно махорки, только желательно Моршанской.

Пока профессор, выполняя вертовские инструкции, меняет на импровизированном базарчике рядом с баней сигареты на хорошее сало и чеснок, ознакомимся с экономикой лагеря поподробней. Дедушка Маркс вместе с дедушкой Лениным учили нас, что экономика — один из многих краеугольных камней, из которых сложено любое социальное построение. Но, если в капиталистическом обществе экономика стоит на первом месте, то в социалистическом — на первом месте стоит идеология. Идеология стоит, а мы идем в светлое будущее коммунизма. Плохо только, что на этой дороге много остановок. Вот так, выйдешь утром в светлое будущее, а тут колбасу выбросили, надо остановиться, купить. Купили килограмм, двинулись дальше — туалетную бумагу дают. Как не остановиться. В общем, к вечеру мы обнаруживаем, что не дошли до коммунизма, с утра надо начинать поступательное движение сначала. Эта дорога очень напоминает ленту Мебиуса.

Лагерь, в отличие от бывшего социалистического общества, больше похож на общество капиталистическое. Как мы уже упоминали, вместо долларов или дойч марок там приняты к обращению их эквиваленты: чай и табак. На лагерной нелегальной, но во все времена существующей, барахолке можно приобрести любой товар. Если требуемого продукта или требуемой вещи в ассортименте нет — его или ее можно заказать. Так, Верт в прошлую отсидку заказал к Новому году арбуз и получил его. Он выглядел весьма импозантно в заснеженном лагере, поглощая этот деликатес.

Процветает на рынке зоны и просто товарообмен, например, новые штаны на фотоальбом или сало — на копченую рыбу. Но обменщики выглядят убого по сравнению с гордыми владельцами чая. Так выглядят наши туристы за рубежом, когда сжимают в потной ладони несколько долларов, жалобно глядят по сторонам и стараются выменять на икру или водку фирменные джинсы.

Владелец чая идет с видом американца в России. Он независимо шествует вдоль рядов, а взмыленные торгаши семенят сзади, уговаривая осчастливить их покупкой. Что чувствует в это время владелец валюты — мало изучено. Профессор, возможно, первый ученый в нашей стране, сумевший испытать сходные чувства. Он неспешно шел мимо барыг, а они, видя его пустые руки, угодливо склонялись перед потенциальным валютовладельцем, подсовывая ему под нос шматки великолепного сала, отливающею бархатной желтизной, настоящее крестьянское масло, наборы сверкающих авторучек, самые черные милюстиновые костюмы (подобные костюмы, по сути являющиеся обыкновенной рабочей робой высший шик на зоне) и многое другое.