Владимир Круковер - Чужой из психушки (фрагмент)

— Братва, СТОП!!! А не гоним ли мы?!

— Это вы к чему? — спросил я Елену Ароновну, досадуя, что так внимательно слушал.

— Да что, просто, — неопределенно ответила ведьма. — Странный ты какой-то, соседушка, все хочите по полочкам разложить. Проявляете заботу о слонах, хотя они и сами о себе позаботиться могут. Ты лучше о мухах заботьтесь.

Если никакого смысла нет в вопросе не стоит искать его в ответе, подумал я.

Честно говоря, тогда, в кульминационный момент, я — книжный мальчик думал, что черный кот сообщит бесцветной троице, что он "не шалит, никого не трогает, примус починяет". Увы, все оказалось прозаичней. У меня создалось впечатление, будто Ыдыка Бе заразил своим безумием наших земных нечистых.

— Вот тут ты, батюшка, не правы. Ой, не правы! — сказала ведьма. — У нас мозги по-другому устроены. Да и не инфицируются земные формы жизни инопланетными.

— Как, как? — не понял я.

— Исследования, проведенные доктором Джеймсом Уайтом, — терпеливо сказала ведьма, — позволяют уверенно считать, что инопланетные вирусы или микробы безвредны для нас, равно как наши — для представителей других жизненных видов. В своих работах он, кстати, опирался на труды главного диагноста, патофизиолога Торннастора. И не только. Конвей, Мерчисон, Приликла… Даже происшествие с Хьюлиттом не изменило эту точку зрения галактических медиков.

— Что за галактические медики?

— А, ты же не знаете про космический госпиталь. А я тут распинаюсь. Ведьма сокрушенно хлопнула пухлыми ручками по толстым коленям. Она сидела в том же кресле, откуда заколдовала представителей спецслужбы. — Нам бы сейчас помощь майора Корпуса Мониторов О`Мары. Он у них Главный психолог госпиталя. Специалист, хотя и хам, конечно. Ксенофобов лечит. У меня, кстати, в этом госпитале есть знакомый, шеф-повар Гурронсевас. Мастер, скажу я, высшего класса. Для кого угодно готовит. Да так вкусно! Я-то до знакомства с ним тоненькой была, как былинка.

Елена Ароновна сделала пассы рукой и я увидел тоненькую, большеглазую девушку с русой косой. Ничего общего у этой девушки с Еленой Ароновной не было.

— Большинство людей предпочитают держать в ванной дохлую белую лошадь, — сказала девушка пугачевским голосом. Даже удивительно, что у такой былинки был такой мощный голос. — Нет никакой разницы между коровой, с потребностью в хлеве и жвачке и человеком, с потребностью в холодильнике и "сникерсе". Люди покупают на деньги, которых у них нет, вещи, которые им не нужны, чтоб произвести впечатление на соседей, которым наплевать. Люди забыли об истинной реальности, переместив советы древних в категорию сказки. Лишь дети еще способны жить в сказочном мире, который и есть настоящей реальностью. Но скоро и дети будут лишены такой возможности. Американские мультики делают все, чтоб убить сказку.

Девушка повела ручкой и я вновь увидел пышнотелую соседку.

— Ты меня понимаете? — спросила ведьма.

Голос был тот же. И это было неприятно.

— Ты скучаете о мне прежней? — подмигнула Елена Ароновна. — Эх, люди, форма для вас все, содержание — мимо глаз.

— Что вы мне то анекдоты, то сказки рассказываете, — сказал я и резко вышел из комнаты.

Намеки ведьмы меня достали. И то, как она все время меняла стилистику речи, достало. Я вышел на кухню и узрел идиллическую картину. Оба кота соорудили перед собой по миске с красной икрой и уплетали ее за обе щеки.

— Мою икру жрете, — сказал я.

— Никак нет, — не поворачиваясь отрапортовал черный кот. — Ваша в холодильнике.

— Не вмешивайтесь, сказал Некто, вы мешаете арбитражной оценке. Идет соревнование. Пока соперники идут голова в голову… вернее — живот в живот.

— Дурдом какой-то! — возмущенно подумал я. — Черт-те во что квартиру превратили!

— Никак нет, — возникла у меня в сознании коллективная мысль. — Ты еще настоящего дурдома не видел.

Я промолчал. Вообще-то видел я настоящий дурдом, сидел в нем. И он все время жил в моей памяти…

Серое небо падало в окно. Падало с упрямой бесконечностью сквозь тугие сплетения решетки, зловеще, неотвратимо.

А маленький идиот на кровати слева пускал во сне тягуче слюни и что-то мурлыкал. Хороший сон ему снился, если у идиотов бывают сны. Напротив сидел на корточках тихий шизофреник, раскачивался, изредка взвизгивал. Ему казалось, что в череп входят чужие мысли.

А небо падало сквозь решетку в палату, как падало вчера и еще раньше во все дни без солнца. И так будет падать завтра.

Я лежал полуоблокотившись, смотрел на это ненормальное небо, пытался думать.

Мысли переплетались с криками, вздохами, всхлипами больных, спутывались в горячечный клубок, обрывались, переходили в воспоминании. Иногда они обретали прежнюю ясность и тогда хотелось кричать, как сосед, или плакать. Действительность не укладывалась в ясность мысли, кошмарность ее заставляла кожу краснеть и шелушиться, виски ломило. Но исподволь выползала страсть к борьбе. K борьбе и хитрости. Я встал, резко присел несколько раз, потер виски влажными ладонями. Коридор был пуст — больные еще спали. Из одной палаты доносилось надрывное жужжание. Это жужжал ненормальный, вообразивший себя мухой. Он шумно вбирал воздух и начинал: ж-ж-ж-ж-ж… Звук прерывался, шипел всасываемый воздух и снова начиналось ж-ж-ж-ж-ж…

К 10О-летию со дня рождения Ленина ребята в редакции попросили меня выдать экспромт. Я был уже из рядно поддатым, поэтому согласился. Экспромт получился быстро. Еще бы, уже какой месяц наша газета, телевидение, другие газеты и журналы надрывались — отметим, завершим, ознаменуем. Придешь, бывало, до мой, возьмешь областную газету: " коллектив завода имени Куйбышева в ознаменование 100-летия со дня рождения…". Возьмешь журнал: "Весь народ в честь…". Включишь радио: "Готовясь к знаменательной дате, ученые…". По телевизору: "А сейчас Иван Иванович Тудыкин — расскажет нам, как его товарищи готовятся к встрече мирового события…". Электробритву уже остерегаешься включать: вдруг и она вещать начнет? В детском садике ребята на вопрос воспитательницы: "Кто такой — маленький, серенький, с большими ушами, капусту любит?" — уверенно отвечали: "Дедушка Ленин". Вот я и написал экспромт, который осуждал подобный, большей частью малограмотный, ажиотаж. Кончался стих так:

Стихи шумно одобрили. Наговорили мне комплиментов. И в продолжение гульбы я листик не сжег, а просто порвал и бросил в корзину. Утром, едва очухавшись, я примчался в редакцию. Весь мусор был на месте, уборщица еще не приходила, моего же листа не было. Я готовился, сушил, как говорят, сухари, но комитетчики уже не действовали с примитивной прямо той. Судилище их не устраивало. Меня вызвал редактор и сказал, что необходимо пройти медосмотр в психоневрологическом диспансере. Отдел кадров, мол, требует. Что ж, удар был нанесен метко. Я попрощался с мамой, братом и отправился в диспансер, откуда, как и предполагал, домой не вернулся.