Владимир Круковер - Чужой из психушки (фрагмент)

Верт с удовольствием наблюдал, как профессор направился к могучему хохлу по кличке Экскаватор и, старательно выговаривая, потребовал:

— Ну-ка, засвети курок, э-э, падла.

Хохол не первый день пребывал в лагере, а посему прекрасно понимал, чем грозит обвинение в краже у своих — крысятничестве. Не исключено также, что жадный обжора Экскаватор имел отношение к профессорским карамелькам. Поэтому потомок Киевского княжества завизжал, будто его режут, и влепил наивному профессору в рожу свой громадный кулак.

Профессор еще пребывал в изумлении от этой наглой агрессии, но тело Бармалея, управляемое в экстремальных ситуациях шустрым спинным мозгом прежнего владельца, среагировало адекватно. Драка началась, протекая с переменным успехом. Полетели на пол тумбочки, загремели железные прутья кроватей, соприкасаясь с тугими черепами драчунов.

Все кончилось прозаически: набежавшие солдаты внутренней охраны скрутили драчунов и переместили их из семейной благости барака в штрафной изолятор — ШИЗО.

Верт, наблюдавший за сварой с непроницаемым лицом, был удовлетворен. Гоша в его планах о побеге должен был сыграть важную роль.

Верт стоял на краю плаца, поглядывая то в сторону надзорки, то штрафного изолятора. Сегодня выпускали дуролома Гошу, Верт намеревался встретить его с почетом, ибо по собственному опыту знал, как остро запоминается первая встреча с волей. А зона, по сравнению с бетонной камерой карцера, была почти волей, лишний раз подтверждая великий Закон относительности чудаковатого А.Энштейна.

Верт закончил разработку плана. Как все гениальное, он был прост. В колонии выполняли спецзаказ для детского садика. В числе различных скамеечек, столиков и прочей муры собиралась небольшая песочница. Эта песочница исполнялась по проекту контуженного начальника столярного цеха майора внутренних войск Иванова А.Б., и потому была несколько необычной. Во-первых, она была в форме больной полиомиелитом трапеции, во-вторых, имела крепкое днище, будто ей предстояло стоять не во дворе, а в холле впавшего в детство миллиардера.

Верт недавно внес смятение в сердца начальства тем, что вышел на работу и даже приколотил за смену одну досточку к детскому столику. (То, что досточку он приколотил не так и не туда, значения не имело — важен был сам факт участия в трудовом процессе главного представителя "отрицаловки" блатной группировки лагеря). Начальство приписало себе значительную победу в славном деле перевоспитания правонарушителей и ждало только того сладостного момента, когда все блатные, коим работать "заподло", бросятся к молоткам, пилам, гвоздодерам и прочим инструментам, дабы колотить, пилить, отрывать, приколачивать, созидать и исправляться. "Честный труд исправляет" было написано при входе в рабочую зону. Но, кроме Верта, никто не спешил следовать плакатному призыву. Отрицаловки выходили иногда в рабочку, чтобы развеяться, увязать какие-то маркетинговые делишки, позубоскалить над мужиками — работягами, а то и подстегнуть их в работе. В конечном итоге от заработка мужиков шла зарплата и блатягам, числящимся в бригадах рабочими высшей категории. А от зарплаты зависела отоварка. Известный закон Маркса "деньги-товар-деньги" осуществлялся в колонии практически.

Участие Верта в трудовом процессе внесло смятение и в сердца блатной элиты колонии. Но пригласить Мертвого Зверя на разборки никто не решился. Порешили считать этот эпизод прихотью скучающего "авторитета" авторитетного блатного, вора в законе — и замяли.

Но Верт последние годы ничего не делал просто так. Особенно в лагере. Он логично рассчитал, что сделать двойное дно труда не представит, а в днище этой песочницы могли поместиться не только он с Гошой, но и половина бригады не слишком толстых зэка. Поэтому Верт угощал сейчас Гошу чифиром с вкусными шоколадными конфетами, выслушивал Гошины жалобы на "противозаконное поведение старшины "кандея", дилетантское знание последним юридиспруденции", поддакивал чекнутому Бармалею и думал свою думу.

Тут нашу славную парочку вызвал начальник отряда, старший лейтенант Козырь О.О. и повел такую беседу.

— Гражданин Бармалеенко, — сказал бравый старлей Козырь О.О., директор школы жалуется, что вы не посещаете занятия. Вы уже пропустили двенадцать уроков. Вы понимаете, что пятый класс — основа всему, основа вашему дальнейшему учению в шестом и других классах, в училище, наконец, в техникуме. Что вы улыбаетесь, вы вполне могли бы окончить восемь классов в лагере, срок у вас достаточный, а после освобождения поступить в техникум и получить специальность. Некоторые наши осужденные очень даже поступили. Вот, один поступил в кулинарное училище на отделение повара-кондитера и, может, даже смог бы его окончить…

— А почему не окончил? — поинтересовался любопытный Верт.

— Да, так. Сельмаг поставил, ну и получил вилы. В Норильск уехал чалиться. Впрочем, — опомнился начальник отряда, — не это главное. Главное, что осужденный Бармалеенко в школу не ходит. А, когда ходит, — спит на уроках. Вот, рапорт от учителя русского языка. Пишет, что спал, не слышал, о чем рассказывал учитель, поставлена двойка. Когда исправлять двойку будете, осужденный? Я ведь могу и отоварки лишить.

— Исправит он, исправит, — вмешался Верт, который давно распределил профессорскую отоварку сообразно своим нуждам. Я лично его подтяну по русскому. Что там вы сейчас проходите, Бармалей?

— Суффиксы, — пробормотал заслуженный доктор наук, профессор Дормидон Исаакович. — Надо было выписать слова с суффиксом "еньк".

— Ну и почему не выписал. Трудно, что ли?

— Спать хотел.

— Да… — Верт мрачно посмотрел на отрядного. — Займусь лично, все будет "вери гуд".

— Можете идти, — царственно махнул рукой Козырь. Он был очень горд собой, тем, как без угроз, в форме воспитательной беседы, решил такой сложный школьный вопрос. Школа была вечным камнем преткновения великовозрастных, уматывающихся на работе зэков. Где-то, в глубине души, Козырь и сам не понимал, зачем обучение в лагерях обязательное и контролируется режимной частью. Но старший лейтенант гнал эти крамольные мысли. Он служил не так еще давно и рассчитывал получить звание капитана.

Пока ушлый Верт объясняет подавленному профессору, что такое суффикс и как его отличить от других морфем, позволю себе рассказать про тюремные школы. Не стану размусоливать эту пикантную тему, а сразу предложу вам зарисовку с натуры.

— Отряд, стой. Раз — два.

Это завхоз, он в отряде вроде армейского старшины, привел к школе учеников. Прошли они, уже без своего, отрядного, завхоза, но под строгим надзором завхоза школьного, которому активно помогают два дневальных, вдоль коридора, заглядывая в окна. (Двери в тюремной школе снабжены большими смотровыми окнами, дабы охрана и школьное начальство могли наблюдать за учебным процессом в каждом классе). Ввалились в свой класс. Первый урок история России. А история России — это упрощенная история КПСС, так как новых учебников в зону до сих пор не завезли. Предмет, несомненно, важный, уголовникам просто необходимый. Ведет этот предмет девушка второй свежести (в отличие от осетрины девушки могут быть всех стадий свежести). Она, правда, по образованию биолог, но вакансия в школе колонии была только для историка. А учитель в этой школе получает почти в два раза больше, чем учителя школ обычных. Им за опасность платят и еще разные там надбавки. Да еще, что очень важно, предоставляют ведомственную квартиру.