Айзек Азимов - Установление и Империя

Вооруженных Сил в течение семнадцати лет. Вы родились на Лорисе, в анакреонской семье, никаких

серьезных детских болезней, приступ мио… ну это неважно… образование до поступления на военную

службу, в Академии Наук, специализация – гипердвигатели, академические успехи… м-м, очень

хорошо, вас следует поздравить… вступили в Армию в чине унтер-офицера на сто второй день 293

года Эры Установления.

Он на миг поднял взгляд, отложив первый скоросшиватель, и раскрыл второй.

– Вот видите, – заметил он, – в моей администрации не бывает никаких случайностей. Порядок!

Система!

Он поднес к губам розовую, ароматную пастилку из желе. Любовь к сладостям была его

единственным пороком, которому он предавался без удержу. Следовало учесть и то обстоятельство,

что на столе мэра отсутствовала практически вездесущая атомная вспышка для удаления табачного

пепла. Ибо мэр не курил. Кстати, как и его посетители.

Голос мэра жужжал невнятно, монотонно, перемежаясь то и дело произносимыми шепотом

комментариями, заключавшими в себе мягкие и бесплодные похвалы или порицания.

Не торопясь, он снова сложил все скоросшиватели в одну аккуратную стопку.

– Что ж, капитан, – сказал он, оживившись, – ваше досье не из обычных. Ваши способности,

мне кажется, выдающиеся, и ваши заслуги велики, без всякого сомнения. Я заметил, что вы дважды

были ранены при исполнении служебного долга, и что вы были награждены орденом "За Заслуги" -

за храбрость, превосходившую требования долга. Такие факты нелегко замолчать.

Невыразительное лицо капитана Притчера не смягчилось. Он по-прежнему стоял навытяжку.

Протокол требовал, чтобы подданный, удостоенный мэром аудиенции, не садился. Пожалуй, этот

пункт протокола излишне усиливало то обстоятельство, что в помещении имелось только одно кресло

– кресло мэра. Протокол требовал далее, чтобы не делалось никаких высказываний, помимо

необходимых ответов на прямые вопросы.

Глаза мэра, набравшись жесткости, уперлись в солдата, и голос его стал отточенным и

значительным.

– Однако вы не получали повышения в течение десяти лет, и ваше начальство снова и снова

сообщает о несгибаемом упрямстве вашего характера. Вы, как сообщается, хронически не

подчиняетесь правилам, не соблюдаете корректного поведения по отношению к вышестоящим

офицерам, явно не заинтересованы в поддержании ровных отношений с коллегами, и являетесь к тому

же неизменным возмутителем спокойствия. Как вы это объясняете, капитан?

– Превосходительство, я делаю то, что мне кажется правильным. Мои деяния на благо

государства и полученные при этом раны свидетельствуют: то, что кажется правильным мне, служит

также и интересам государства.

– Утверждение солдата, капитан. Применять его как доктрину – опасно. Об этом позднее.

Говоря конкретно, вы обвиняетесь в трехкратном отказе выполнить предписания, несмотря на

приказы, подписанные моими законными представителями. Что вы скажете на это?

– Превосходительство, предписания не имеют никакого значения в критический период, когда

игнорируются дела первостепенной важности.

– Ах, кто же это сказал вам, что упомянутые дела вообще имели первостепенную важность, и,

если это и было так, кто сказал вам, что они игнорируются?

– Превосходительство, эти вещи для меня совершенно очевидны. Мой опыт и знание

происходящего – чего никто из моих начальников не отрицает – не оставляют никаких сомнений.

– Но, мой дорогой капитан, неужели вы настолько слепы, что не видите: претендуя на право

определять политику Разведслужбы, вы присваиваете обязанности вашего начальства?

– Превосходительство, мой долг состоит в службе государству, а не начальству.

– Ложное мнение, ибо ваше начальство имеет свое начальство, и это начальство – я, а я и есть

государство. Но полно, у вас не должно быть причин сомневаться в моей справедливости, которая,

как вы сказали, вошла в поговорку. Изложите своими собственными словами причину того

нарушения дисциплины, которое привело вас сюда.

– Превосходительство, последние полтора года я жил на планете Калган, изображая из себя

торгового моряка на покое. Моими инструкциями предписывалось направлять деятельность

Установления на планете, совершенствовать организацию сдерживания военного диктатора Калгана,

особенно в области внешней политики.

– Это мне известно. Продолжайте!

– Превосходительство, в моих отчетах беспрерывно подчеркивалось стратегическое

положение Калгана и контролируемых им систем. Я сообщал об амбициях военного диктатора, о его

ресурсах, о его решимости расширить свои владения, и о его дружелюбии – или, по крайней мере,

нейтралитете – по отношению к Установлению.

– Я тщательно изучил ваши отчеты. Продолжайте!

– Превосходительство, я вернулся два месяца назад. В то время не было никаких признаков

неминуемой войны; никаких признаков вообще чего бы то ни было, помимо почти излишней

готовности отбить любое мыслимое нападение. Но месяц назад неизвестный солдат удачи захватил

Калган без битвы. Человека, бывшего некогда военным диктатором Калгана, видимо, уже нет в

живых. Люди говорят не об измене – они толкуют только о мощи и гении этого странного кондотьера

– этого Мула.

– Кого-кого? – мэр подался вперед, приняв несколько оскорбленный вид.

– Превосходительство, он известен как Мул. Фактов о нем известно мало, но я собрал обрывки

и фрагменты имеющихся сведений и просеял их, отбирая наиболее вероятные. Он, видимо, человек

невысокого происхождения и положения. Его отец неизвестен. Его мать умерла при родах. Он

воспитывался как бродяга. Образование получил на космических задворках. Он не имеет другого

имени, кроме как Мул, которое, как говорят, он принял сам, и которое символизирует, по наиболее

популярным объяснениям, его колоссальную физическую силу и огромное упорство в достижении

целей.

– Какова его военная мощь, капитан? Физическая несущественна.

– Превосходительство, люди говорят об огромных флотах, но не исключено, что на них

произвело впечатление странное падение Калгана. Территория, контролируемая им, невелика, хотя ее

точные пределы неизвестны. Тем не менее этот человек должен быть под наблюдением.

– Хм-м. Так! Так!

Мэр погрузился в раздумья и, не торопясь, двадцатью четырьмя штрихами стило нарисовал на

чистом верхнем листе блокнота шесть квадратов, размещенных в виде шестиугольника, затем вырвал

этот лист, аккуратно сложил его втрое и бросил в щель для ненужных бумаг по правую руку. Тот