Айзек Азимов - Установление и Империя

который был к моменту моего прихода, и на рабочих местах постоянно хоть кто-нибудь да

отсутствует.

– Хорошо, – сказал Торан, – договаривай. Что же ты там делала?

– Задала несколько вопросов. И, Тори, такая ситуация царит на всем Хэйвене. Производство

падает, а мятежность и недоброжелательность растут. Шеф бюро только пожал плечами – после того,

как я просидела час в приемной, чтобы увидеть его, и сумела попасть к нему только потому, что я

племянница координатора – и сказал, что это выше его сил. Откровенно говоря, я и не думаю, что это

его беспокоит.

– Слушай, Бей, не теряй головы.

– Я думаю, что ему все равно, – в ней запылал гнев. – Я тебе говорю, тут что-то не так. Это то

же ужасное отчаяние, которое поразило меня в Своде Времени – когда Селдон оставил нас. Ты и сам

его почувствовал.

– Да, почувствовал.

– Ну вот, оно возвратилось, – продолжала она яростно. – И мы никогда не сможем

противостоять Мулу. Даже имея материальные силы. Нам недостает духа, воли, сердца… Тори, нет

нужды сражаться…

На памяти Торана Бейта никогда не плакала; она не заплакала и сейчас. Торан легко погладил

ее плечо и прошептал:

– Давай забудем это, крошка. Я знаю, что ты имеешь в виду. Но мы…

– Да, мы бессильны что-либо сделать! Все так говорят, – и мы просто сидим и ждем, пока нож

опустится…

Она вернулась к тому, что оставалось от ее бутербродов и чая. Торан тихо стелил кровать.

Снаружи было совсем уже темно.

…Ранду, став координатором конфедерации городов Хэйвена, – что являлось должностью

военного времени – потребовал и получил верхнюю комнату, из окна которой он часто, насупившись,

взирал на крыши и зелень города. Сейчас, в тускнеющем свете, город уходил в неразборчивое

переплетение теней. Ранду не особенно задумывался над символикой этого зрелища.

Он сказал Эблингу Мису, чьи ясные, небольшие глаза интересовались, казалось, лишь алым

содержимым кубка, который он держал в руке:

– На Хэйвене есть поговорка, что когда огни в пещере гаснут, настает время сна для праведных

и хорошо потрудившихся.

– А ты ложишься спать намного позже?

– Нет! И сожалею, что вызвал тебя так поздно, Мис. В последнее время ночи мне нравятся

почему-то больше, чем дни. Не странно ли? Население Хэйвена очень строго приучило себя к тому,

что отсутствие света означает сон. И я тоже. Но теперь все по-другому.

– Ты прячешься, – прямо сказал Мис. – В период бодрствования ты окружен людьми, и ты

ощущаешь на себе их взгляды и их надежды. Ты не в состоянии этого выдерживать. А в период сна

ты свободен.

– Значит, и ты тоже ощущаешь это жалкое чувство поражения?

Эблинг Мис медленно кивнул.

– Ощущаю. Это массовый психоз, ублюдочная паника толпы. Клянусь Га-лак-ти-кой, Ранду, а

чего ты ожидал? Вот перед тобой целая культура, воспитанная в слепой, раздутой вере, будто

народный герой прошлого все запланировал заранее и позаботился о каждой частице их ублюдочной

жизни. Подобный образ мыслей имеет все особенности религии, а ты понимаешь, что это означает.

– Нисколько.

Необходимость давать пояснения никогда не вдохновляла Миса; не вдохновила и на этот раз.

Он заворчал, поглядел на длинную сигару, которую задумчиво перекатывал в пальцах, и сказал:

– Речь идет о фанатичной вере. Вера же не может быть поколеблена иначе, как сильным

шоком, а в этом случае неизбежен весьма резкий разрыв сознания. Легкие случаи – истерия,

болезненное чувство незащищенности. В более серьезных случаях – безумие и самоубийство.

Ранду покусывал ноготь.

– Другими словами, когда Селдон подвел нас, исчезли наши подпорки, а мы так привыкли к

ним, что наши мускулы атрофировались, и мы уже не можем без них стоять, – заключил он.

– Ты прав. Несколько неуклюжая метафора, но ты прав.

– А ты, Эблинг? Как насчет твоих собственных мускулов?

Психолог глубоко затянулся сигарой и выдохнул ленивую струю дыма.

– Заржавели, но не атрофировались. Моя профессия привела меня к независимому мышлению

– хотя бы в некоторой степени.

– И ты видишь выход?

– Нет, но он должен существовать. Может быть, Селдон в самом деле не принимал мер насчет

Мула. Может быть, он не гарантировал нашей победы. Но тогда он не гарантировал и поражения. Он

просто вышел из игры, и мы оказались предоставлены сами себе. Мула можно расколошматить.

– Как?

– Единственным способом, которым можно расколошматить кого угодно: силой против

слабости. Посуди сам, Ранду, Мул же не сверхчеловек. Если он в конце концов будет разбит, все в

этом убедятся сами. Он просто представляет собой неизвестность, быстро обрастающую легендами.

Думают, что он – мутант. Ну и что из того? Мутант означает "сверхчеловек" лишь для

невежественных представителей человечества. Ничего такого нет и в помине. По подсчетам знатоков,

каждый день в Галактике рождаются несколько миллионов мутантов. Из этих нескольких миллионов

все, кроме одного-двух процентов, могут быть распознаны лишь с помощью микроскопа и химии. А

из одного-двух процентов макромутантов, то есть тех, чьи мутации заметны невооруженному глазу

или невооруженному сознанию, все, кроме одного-двух процентов – уродцы, годящиеся для

увеселительных заведений, лабораторий и смерти. Из немногих макромутантов, отличающихся от

нормы в положительную сторону, почти все являются безобидными курьезами, необычными в каком-

то одном отношении и нормальными – а часто и ниже нормы – в большинстве других. Ты понял это,

Ранду?

– Понял. Но как насчет Мула?

– Предположив, что Мул – мутант, мы можем принять, что он обладает неким качеством – без

сомнения, ментальным – которое может быть использовано для завоевания миров. В других

отношениях он, несомненно, имеет недостатки, которые мы должны обнаружить. Он не был бы столь

скрытен, не избегал бы чужих взоров, если б эти недостатки не были столь заметны и фатальны. Если

только он на самом деле мутант.

– А есть ли альтернатива?

– Может и быть. Свидетельство о том, что Мул – мутант, исходит от капитана Хэна Притчера,

бывшего разведчика Установления. Он пришел к своим заключениям на основе смутных

воспоминаний каких-то людей, которые утверждали, что знали Мула – или кого-то, кто мог быть

Мулом – в младенчестве и детстве. Притчер руководствовался очень краткими обрывками, и

найденные им свидетельства легко могли быть подтасованы Мулом в своих личных целях, ибо

очевидно, что Мулу чрезвычайно помогла его репутация мутанта-сверхчеловека.

– Это интересно. Как давно ты до этого додумался?

– Я никогда об этом не думал. В том смысле, чтобы в это поверить. Это просто альтернатива,