Уоррен Фейхи - Фрагмент

— Да, иронии хоть отбавляй, — процедил сквозь зубы Стэплтон. — Вот только что в этом восхитительного, Тэтчер?

— Что ж, профессор Стэплтон, если с этой планеты исчезнут люди, хотя бы у кого-то останется шанс тут выжить. Но я, конечно, осознаю, что речь идет о каком-то обмане. Вероятность того, что на таком крошечном, изолированном островке могло быть обнаружено нечто более опасное, чем наш с вами вид, почти нулевая. Но если такое действительно произошло, я полагаю, что это повод для праздника.

Шэрон посмотрела на своего босса с гневом и восторгом — такая смесь чувств была характерна для всех ассистентов Тэтчера Редмонда.

— С какой стати, доктор Редмонд? — спросила она.

Стэплтон поежился.

— Прошу вас, ради всего святого, не дразните его!

— Разумная жизнь — это раковая опухоль окружающей среды, Шэрон, — ответил ассистентке Тэтчер. — Переиначивая природу, люди сотворили новые вирусы, болезни, лекарственно-устойчивые бактерии и другие ужасы, которых никогда не было в природе. После того как на протяжении столетий человек занимался одомашниванием растений и животных, генетическая инженерия теперь саботирует сам код жизни, соединяет между собой эволюционные электрические провода, которым миллиарды лет, — и все ради того, чтобы спровоцировать и приблизить генетическую катастрофу, которая прокатится по биосфере, словно молекулярная чума.

— Весьма драматично, Тэтчер, — кивнул Стэплтон, с любопытством глядя на своего визави. — Но пессимистично до крайности. Ее ли вы верите в такое, как же вы просыпаетесь по утрам? И если на то пошло, как с такими вот мыслями открывают по утрам глаза ваши студенты?

Тэтчер покраснел и заговорил громче, обращаясь теперь не только к Стэплтону, а ко всем присутствующим:

— Мы ввели гены медузы мышам, чтобы мыши в темноте излучали зеленый свет. Мы манипулировали с хокс-генами, [42] Хокс-гены — гены, отвечающие за формирование тела и дифференциацию клеток у эмбрионов. добиваясь, чтобы у домашней мухи выросло сто лапок, а у сороконожки — шесть. Мы вводили гены насекомых в растения, гены растений — животным. На земле нет практически ничего такого, чем бы человек не пользовался, и ничего такого, что бы он ни пытался «улучшить» при любой возможности. А то, что осталось, мы выбрасываем за ненадобностью. Глобальное потепление, загрязнение окружающей среды — это всего лишь предвестники грядущей экологической катастрофы. До конца столетия — если, конечно, мы сами себя сначала не уничтожим и даже если уничтожим — мы, по всей видимости, вобьем последний гвоздь в крышку гроба матушки-земли. Если бы люди занимались только тем, что сами себя истребляли, изгоняли из биосферы, — это еще ладно, мы получили бы то, что заслужили, как прочие отвратительные виды до нас. Но в руках рационально мыслящей обезьяны жизнь на земле, в ее морях точно так же подвергнется массовому истреблению под воздействием наноинженерного вируса или генетического вмешательства. Сначала катастрофа прокатится по основным видам, а потом одна за другой рухнут все экосистемы. Все многоклеточные организмы могут исчезнуть, при том что одноклеточные будут вынуждены встать к чертежным доскам и примутся заново изобретать то, что человечество в итоге так жестоко саботировало. Если вы называете крайностями это, профессор Стэплтон, то я с вами согласен. И если вы упрекаете в крайностях меня, что ж — пусть будет так. Человек — это экстремальная биологическая угроза. И ради жизни на планете я готов гостеприимно встретить любого достойного противника.

Послышались жидкие аплодисменты.

— Слушайте, я такой же энвайронменталист, как любой другой, лишь бы этот любой другой был не вы, Тэтчер, но вам не кажется, что вы уж слишком сильно впадаете в безнадежность? — Стэплтон вопросительно выгнул дугой одну бровь.

Тэтчер перевел взгляд на зеленый контейнер «Тапервер» с ланчем Стэплтона.

— Скажите, пожалуйста, что вы сейчас едите, профессор Стэплтон?

Стэплтон прожевал еду и промокнул губы салфеткой.

— Телячьи мозги с яичницей. Я попробовал это блюдо в Париже, когда служил в армии. Моя жена иногда готовит мне это лакомство.

Он подцепил вилкой очередной кусочек.

— Понятно.

— Я на пресвитерианской диете.

Тэтчер покачал головой.

— И вы подсели на одну из этих квакерских диет.

— Слушайте, я сбросил двенадцать фунтов. Вам бы тоже не помешало.

Стэплтон с явным удовольствием прожевал еще кусочек.

— Стало быть, вы в данный момент поедаете коровьи мозги.

— Если точнее — мозги теленка с манговым соусом, — ответил Стэплтон с набитым ртом.

— Наверняка вы слышали о коровьем бешенстве, доктор?

Стэплтон сглотнул и одарил Тэтчера убийственным взглядом.

— Допустим, вы правы, Тэтчер. Через двадцать лет — а именно таков средний срок развития болезни Крейтцфельда — Якоба [43] Болезнь Крейцфельда — Якоба — форма старческого слабоумия, развивающаяся вследствие медленной гибели нейронов. В 1968 году была доказана инфекционная природа этой болезни. Заражение происходит при употреблении в пищу мяса коров, страдающих коровьим бешенством. — мы с вами оба в любом случае окажемся в доме для престарелых, — сказал Стэплтон. — Но я-то, по крайней мере, от души посмеюсь.

Он подмигнул и подцепил вилкой кусочек мозгов.

Некоторые зрители скривились и заворчали.

— Профессор Стэплтон, — чопорно изрек Тэтчер, — вы живая иллюстрация к главному тезису моей книги. По какому, извините, естественному сценарию мозги одомашненного, напичканного гормонами и откормленного сосисками, генетически модифицированного теленка стали частью диеты для вас, гомо сапиенс, организм которого эволюционирует уже пять миллионов лет?

Стэплтон покачал головой.

— Прелесть человеческого разума, Тэтчер, состоит в том, что мы не обязаны поступать так или иначе. Люди могут и не совершить всего того, что вы пророчите. Вы о такой вероятности не задумывались?

Тэтчер уставился в пространство. Он вдруг вспомнил о том, как улыбался его сын, бежавший к скользящей стеклянной двери, к бассейну. Он вспомнил, как толстое стекло давило на его ступню, когда он приоткрыл ее ногой…

— Это случится, потому что это может случиться, профессор. Это всего лишь дело времени. Вероятность проявляет себя точно так же, как японская игра пачинко: [44] Игра типа детского бильярда и пинбола. она всегда заканчивается тем, что шарик попадает в одну из лунок. Если бы речь шла только об одном из нас или о нескольких индивидуумах, тогда человеческие добродетели могли бы сыграть свою роль. Но нас миллиарды. Накопительный эффект нашей пресловутой «свободной воли» с течением времени делает ее неотличимой от инстинкта или предназначения. А поскольку наделенные свободной волей способны на все, они со временем и совершат все, какими бы разрушительными ни были их деяния. Боюсь, мой оптимистичный вывод таков: только упреждающий удар, вследствие которого разумная жизнь будет истреблена, сможет спасти биосферу, которую некогда угораздило подцепить вирус этой самой разумной жизни.