Михаил Ишков - Заповедник архонтов

Наступила тишина. Все слушатели рты пораскрывали, гарцук переглянулся с начальником канцелярии, и тот тихо и внушительно посоветовал.

— Ты, старик, ври-ври, да не завирайся! Не было этой пакости на Хорде. Мы, поселяне, его единственные владельцы и исконные обитатели. Ну, разве что звери и птицы. Никаких хранителей, тайных сил! Вот этой установки и держись и не сочиняй, чего не было!..

Я поклонился и перешел сразу к прыжкам, когда после третьего скачка дракона поцеловал дурень гарцукову дочь. Пришлось выполнить ему и ряд особенно трудных обязательных испытаний: сдать зачеты в канцелярии на должность младшего писца, в баньке помыться, которую сорок дней и ночей растапливали, добыть живой воды… Наконец пришел дракон к дурню — тот уже в гарцуковом доме сидит, дочь гарцукова подле него на привязи пристроилась, и так все ладком да рядком, что сердце радуется. Отпросился летучий корабль, взвился в небо и был таков.

Когда я закончил, присутствующие сразу начали расходиться. Никто словом друг с другом не перемолвился — слуги тихонько разобрали стулья. В камере остались одни заключенные. В этот момент раздался сигнал отбоя, однако никто не обратил внимания на удар колокола. Дирахи-заключенные расселись вдоль стен на корточках, о чем-то размышляли, даже главный инженер помалкивал. Спустя несколько минут в камеру ворвался страж с бородой вокруг шеи — орать начал еще в коридоре: «Отбой! А ну, сучьи дети, яйца недоношенные, мамок ваших так-разэтак, геть по нарам!» Все торопливо бросились исполнять предписанное, улеглись, затаились, кто-то даже всхрапнул, кое-кто для верности даже испортил воздух.

На следующий день меня отстранили от работы и приказали явиться в канцелярию. Окна служебного помещения, где мне приказали дожидаться допроса по делу о неприличном упоминании славного имени ковчега в одной из моих «побасенок», были расположены высоко и выходили на широкую равнину, покрытую пальмовым лесом.

Купы стеклянистых, саблевидных, посвечивающих в мутном, с бурыми оттенками, свете Дауриса и Тавриса, деревьев нависали над многоводной полногрудой рекой — из-за повышенной силы тяжести водная поверхность заметно прогибалась к берегам. Противоположный скат был высок, обрывист и местами изрезан песчаными осыпями и узкими промоинами. Чуть пониже поселения излучина реки огибала оглаженную тысячелетиями кручу. За ней до самых гор тянулась степь, изредка перебиваемая колками древесной растительности, редкими, обильными дичью пустошами. По впадинам в той стороне копились озерки — ярко и радужно поблескивали в свете двух солнц. Местность там была привольная, дикая… Плодородная целина, только паши и засевай. Однако заречье считалось запретным краем, по противоположному берегу бродили патрули, ловили всякого, кто осмеливался переправиться через реку. Таких было немало — на Дирахе переселение жителей по распоряжению властей считалось самым обычным делом, и всегда в толпе поднимаемых с мест работяг находились такие, кто находил в себе силы нарушить приказ, уйти в степь, спрятаться там в каком-нибудь урочище и жить в ожидании трубного гласа, созывающего людей погрузиться в ковчег и отправиться на поиски другой, сытной и праведной земли. Что из того, что власти предупреждали беглых, что доступ на ковчег им будет перекрыт, что их оставят одних с разбушевавшимся Даурисом, с его жаждой мести, с неведомыми чудищами, пришедшими со звезд…

— Что, манит? — раздался голос за спиной.

Я повернулся, вытянулся по стойке «смирно». В комнате находился гарцук, за его широкой спиной, за обширными одеяниями, напоминавшими наряд араба-бедуина, хоронился начальник канцелярии. Он же считался помощником губернатора материка. Этот был в заталенном рабочем халате с большим вырезом на груди. На голове головной убор, напоминающий пилотку — та же форма пирожком, та же посадка набекрень, на лобной части кокарда — рисунок разобрать невозможно.

— В той стороне мои горы, — ответил я.

— Твои горы в противоположной стороне, — усмехнулся начальник Дираха, — и ты знаешь об этом.

— Никак нет, ваша милость не знаю.

— Не лги. Ты умеешь ориентироваться по звездам, по Даурису и Таврису. Зачем ты так часто смотришь на небо, старик? Что надеешься узреть?

Я поднял глаза к потолку.

— Ковчег, ваша милость. Хотелось бы первым увидеть ковчег…

— Неужто? И не называй меня «ваша милость», зови просто «гарцук». У нас, на Хорде, запросто, без всякого чинопочитания, но это так, к слову… Однако вернемся к ковчегу. Простой смертный не вправе требовать, чтобы ему воочию предъявили незаконченный замысел славных. Разве ты, старик, способен оценить проект, если не разбираешься в чертежах, если ты их никогда не видал? Разве твой разум способен объять все детали осуществляемой мечты? Разве у тебя достанет грамоты, чтобы вникнуть в его конструкцию, привести в действие, направить в нужное место?

— Нет, ваша милость…

— Я уже предупреждал, называй меня «гарцук». Я не намерен оказывать тебе милость, еретик.

— Да, гарцук, мне не дано проникнуть в тайну ковчега, я и не настаиваю, что смогу что-то понять в его божественном облике, в его сложнейшем устройстве. Я просто хочу взглянуть и разглядеть в нем ту малюсенькую детальку, увидеть ту капельку ртути, тот комочек урана, который я и подобные мне добыли в шахтах, на рудниках, на приисках. Хочу убедиться, что мы работали дружно, с толком, с расстановкой, что в сверкающем совершенством и мощью корабле есть и частица моего труда.

Наступила тишина, в ней отчетливо послышался щелчок, словно кто-то нажал клавишу.

— А что?.. — гарцук неожиданно почесался и обратился к начальнику канцелярии. — Излагает складно. Почему бы и не взглянуть на ту частичку, к которой он приложил руки? Если, конечно, приложил…

Он опять задумался, а начальник канцелярии, моложавый, крепкий с виду губошлеп с едучими, пронзительными глазками, подал голос.

— Все начинается с малого, начальник. Сначала только краем глаза взглянуть, потом пощупать детальку, которую якобы сам сработал, потом и на борт полезет.

Гарцук глянул в его сторону.

— Это уже наша забота, что б не сумел взобраться без приказа… — он вновь погрузился в размышление.

В этот момент начальник канцелярии неожиданно воскликнул.

— Эх, прокрутить бы его на интеллекторе, что он там за душой таит!

Я обмер. Это что за новость?

— Потом выбросить на свалку? — вопросом на вопрос ответил гарцук.

— Велика потеря… — скривился начальник канцелярии.

— Смысл? — спросил гарцук. — С помощью этой меры нам удастся отыскать возбудителя эпидемию? Взять ее под контроль? Что там у нас еще?

— Рассказано более двух десятков так называемых сказок, но все они по большей части безобидны, я бы выразился так — глупы и нелогичны. Например, упоминание о неких видениях, называемых снами, посетивших некоего гарцука во время ночного отдыха.