Андрей Лях - Синельников и холодильник

Тут Старик сделал жест, который можно видеть у крупье в казино, и выложил на стол четвертую фотографию.

— А вот теперь попытайтесь ответить — что у меня здесь?

Думаю, мы с Игорьком поняли одновременно, и кажется, обоим стало нехорошо.

— Вы угадали, — кивнул мэтр русского сыска. — Это с компрессора нашего холодильника.

Мы едва не столкнулись лбами. Да. Все та же коническая засверловка.

— Ой, мама, — тихо сказал Игорек. — Как же мне это не нравится.

— Володя, — сказала Полина, — мы уже говорили об этом ужасном линолеуме в коридоре. У тебя же лежит плитка, надо купить только смеси. Давай в выходные или как-нибудь вечером начнем потихоньку обдирать.

Я слабо застонал.

Я вышел из Управления, пересек улицу и побрел к бульвару в надежде как-то собраться с мыслями и проветрить мозги — но не тут-то было. Меньше чем через минуту возле меня беззвучно затормозил белый «линкольн» — не то длиномернное чудище, которое нам чаще приходится видеть в кино, чем в жизни, покороче, но махина той же фирмы и той же наглой роскоши. Передняя дверца распахнулась, и передо мной вырос человек, при виде которого Майк Тайсон заплакал бы и убежал — помесь шкафа и гориллы. Он открыл передо мной заднюю дверь машины и мрачно произнес: «Вас приглашают в салон», при этом левой рукой произвел некое подгребающее движение. Рука его по размеру являла собой нечто среднее между лопатой и экскаваторным ковшом, и я понял, что не моим габаритам противостоять этой мощи, а потому сделал то, что сделал бы на моем месте любой здравомыслящий гражданин — поднырнул под его лапищу, по возможности увлекая ее за собой, и упер этому быку в лопатку ствол казенного «вальтера».

— Руки на машину, дядя, — сказал я как можно душевнее. — И ради бога, не дергайся.

То ли парня чему-то уже научил горький опыт, то ли у него были вполне конкретные инструкции, но он без разговоров подчинился, оставив меня, как писали в старинных романах, в весьма щекотливой ситуации — с пистолетом в одной руке и удостоверением в другой ждать посреди улицы, кто еще и с какой пушкой вылезет из этого чертова лимузина.

Впрочем, как раз ждать-то мне и не пришлось. После секундной заминки открылась вторая дверь, и из нее вышел высокий пожилой человек с лысым, шишковатым черепом, странно узкими челюстями и неправдоподобно аккуратной щеточкой седых усов.

— Коля, посиди пока в машине, — очень спокойно сказал он. — А мы с товарищем уполномоченным пройдемся немного по бульвару. Не возражаете, Владимир Викторович?

Это и был Папа, он же Паперный Кирилл Григорьевич, сорок первого года рождения, ранее судимый, уроженец города Черновцы.

Старик строго-настрого запретил нам употреблять выражения из русской народной фени типа «пахан», «толковище», «общак» и так далее. «Если от кого услышу «забить стрелку», — говорил он, — я ему такую стрелку в одно место забью, что мало не покажется. У вас есть язык Пушкина и Толстого. Вот на нем и извольте объясняться. Пока он еще существует». Поэтому в рассказе о Папе я постараюсь придерживаться максимально литературных словосочетаний.

Папа фигура весьма и весьма любопытная. Например, он единственный из известных мне людей, у которого есть три различные, причем совершенно официальные биографии. Согласно первой из них, в семьдесят втором году в далеких северных краях группа чем-то недовольных граждан затолкала Папу в стальную бочку и там превратила в окрошку при помощи бензопилы «Дружба». Вторая утверждает, что после этого, уже в восьмидесятом, его расстреляли из трех стволов вместе с машиной и шофером, после чего сожгли в этой машине, чему было множество свидетелей. Это, однако, не помешало Папе и по сию пору жить в Москве и успешно заниматься своим бизнесом.

Бизнес у Папы такой. Многие уважаемые граждане, отправляясь на некоторое время в отдаленные места нашей необъятной Родины, где им предстоит носить довольно однообразную униформу, оставляют на Папу управление серьезными и подчас поставленными с большим размахом делами. Так же поступают и некоторые другие авторитетные люди, которые пока никуда не уезжают, но по каким-то причинам не хотят сами решать свои финансовые вопросы. Из получаемых доходов Папа платит адвокатам, прокурорам, надзирателям и так далее, а также организует моральную и материальную поддержку лицам, пребывающим далеко от дома. Круг папиных интересов не ограничивается Россией, или даже СНГ, господин Паперный регулярно бывает за границей и вполне сносно объясняется по-английски и по-немецки, каковые языки выучил самостоятельно. На собственные же деньги он единолично содержит детский дом в родных Черновцах.

— Володя, — сказала Полина, — ну как ты питаешься? Что толку в этих твоих синтетических витаминах? Сейчас осень, столько свежих овощей!

— Полина, ну когда мне возиться с разносолами? Домой приходишь ночь-полночь, если не утром, сварил пельмени и упал замертво.

— Хорошо, я сама буду готовить тебе салаты Я слабо застонал.

Папа назвал имя. Чхаидзе Реваз Автандилович, более известный как Абрек — это, по словам Папы («С моих слов записано верно…»), и есть наш новоявленный мастер холодильных агрегатов с пониженным содержанием фреона. Знаем, знаем. Безбашенный тип, папин конкурент и соперник, давно метит на его место, хотя какой, к черту, из этого бесноватого менеджер и бухгалтер? Паперный уж, по крайней мере, человек вменяемый. Выражался он в этот раз как-то расплывчато, хотя обычно формулирует свои требования жестко и конкретно; Абрека трогать не велит, но и сам на разборку его не тащит — какая-то в державе датской гниль.

Итак, из паранормального морозильного хаоса выступила фигура… во мгле заката, в руке граната…Что сей сон предвещает? Как пить дать, какую-то безобразную сцену со скандалом и пальбой, не иначе…

Что верно, то верно, нет новых преступлений, все уже было, значит, надо идти в техническую библиотеку и смотреть — где и почему взрывались холодильники, печки, стиральные машины и пылесосы.

Да, но в библиотеке сидит Полина. А Полина… Ох, это история непростая.

Все Управление знает, что у нас в библиотеке работает дочь ныне в бозе почившего генерала Воропаева; как говорили, «того самого» Воропаева — начальника и знаменитости, одного из тех зубров, чья бурная милицейская биография уходила корнями в романтическую местность под названием Туркестан, а также в организацию с неприятным названием НКВД. Дальше, естественным образом, КГБ, потом — ФСБ, и в конце концов — ЦКБ. Но прежде чем испустить боевой дух, он, при помощи испытанных в сражениях друзей, поднял свою дочь (которая по возрасту годилась ему во внучки) до капитанского звания и пристроил на работу в Управление. Почему не в Контору — понятия не имею.