Сергей НАУМОВ - Iskatel 1979 3

— Кабак, кажись, русский, а от иноземного комарья ш; продохнуть! На черта ты еще этого Лаэрта звал? Уж больно он что-то крутит — по всему видать.

— Да брось ты спьяну нести околесицу! Датчанин в пашем флоте служил. Заслуги от государя имеет, ко двору бли зок. — И зашептал, понуро горбя плечи: — Слыхал, вчера Адмиралтейская коллегия по всем рапортам о повышении в чинах резолюции учинила. Не иначе, как скоро в поход…

— Скорей бы, — вздохнул Бакаев, вытаскивая трубку. — А я-то думал — пошто моих гренадеров во флот переписали?

Он отпил пива, неожиданно поднялся и легонько потащил подслушивавшего датчанина к себе за рукав.

— Шел бы отсель, герр майстер… А то, ей-богу, перешибу!

— Стой, Яков, ты уже хватил липшего! Даже союзников перестал признавать. Иди-ка, я тебе суну под нос кое-что. — Он подвел упиравшегося приятеля к стене, где красовался* note 1 Note1 1 грозный петровский указ. — Видишь? Сие — табель поведе ния! Ноне и не за то легко угодить в четыре царские степы. Крут государь!

Бакаев, пряча в карман трубку, глянул со злобой и отвра­щением. Шевельнул было могучим плечом, но Змаевич уже выталкивал его из кабака.

Все утро принцессу не покидало чувство смутной тревоги. Высокомерное выражение ее лица стало каменным, когда до­ложили о приходе Роя Дженкинса, — таким оно было и сей­час. С тоской думалось о брате, Карле XII, который после сра­ма под Полтавой находился где-то далеко-далеко — за этим пятнисто-пегим балтийским небом, за бесконечными русски­ми далями, за Черным морем — в Турции… Сладко замирало сердце — туда уносились мысли пылкой и гордой Уль– рики.

Ульрика-Элеонора резко осадила коня, чуть не подняв его на дыбы. Неторопливо обернулась к своему спутнику.

— Ваше высочество! Я вам должен сообщить очень важную весть, — сказал он.

— Я должеп сообщить, — повторил посол, — появились довольно неприятные вести… Барон Герц поехал в Петербург заключать мир между Голштинией и Россией… через супру жество сестры Петра с герцогом Карлом-Фридрихом…

Делая вид, что ничего не ведает, принцесса остановила бе­лоснежного коня.

— Похоже, Голштиния да и Россия метят наследовать швед скую корону?

— Да, ваше высочество, — глаза дипломата сверкнули яс­ным блеском молодости, — именно для этих целей Петр и построил флот.

— Вот как! — Принцесса окаменела.

— Если Герц уладит с Петром спорные вопросы, — внеш не невозмутимо брюзжал посол, — то Голштиния уступит России почти все земли, завоеванные вашим братом…

— Но ведь это измена! — вырвалось у принцессы.

— Главное не это, ваше высочество. Русские морские офи церы в кабаках уже говорят про поход на Стокгольм.

Рой Дженкинс вкрадчиво продолжил, намеренно отвлекая Ульрику-Элеонору от тревожных мыслей.

— Ваше высочество, вы простите меня, что в такую мину ту… однако я не могу не сказать… Вы сейчас ослепительны. Гнев и весенний мороз так красят ваше лицо… За то, что я вижу, можно отдать всю казну моего короля…

Посла трудно было уличить в игре: он явно волновался. Но принцесса почти не слушала — она находилась в том нервном возбуждении, которое вот-вот могло прорваться сле­зами.

«Какой слабый огонь нужен этому воску!» — злорадно по­думал старый ловелас и заговорил дельно, скупо и властно — о главном:

— Летом адмирал Ватранг встретится в море с Петром. Это неизбежно. Перед битвой мой перебежчик сообщит адми ралу о планах русских. Это решит исход сражения. Сами на зовите пароль. Слово, от которого будет зависеть судьба Шве ции…

Ульрика-Элеонора, бледная, жадно глотая воздух, покорно выдавила чужим голосом:

— «Месть принцессы!»

Перед походом царь Петр, как и многие флотские офице­ры, подал прошение в Морскую коллегию о повышении его в чине. Он числился в звании шаутбейнахта, то есть контр­адмирала, под именем Петра Михайлова. Собравшись с утра зайти на верфь, где заканчивалась постройка последних га­лер, он решил попутно завернуть в Адмиралтейство — узнать о постановлении на его прошение.

Составив расписание войск по судам, Петр энергично под нялся из-за письменного стола. На нем был мундир полков ника Преображенского полка — линялый зеленый кафтан с красными отворотами, перетянутый портупеей. На длинных крепких ногах — зеленые чулки и разбитые, изпошенные башмаки. В этом мундире царь победил Карла XII под Пол тавой. Прихватив шляпу-треуголку, простреленную в том же бою, Петр быстро сбежал по лестнице бревенчатого дворца, вышел к Неве.

Весна стояла ранпяя. Белыми медлительными лебедями проплывали облака. Редкие дома, желтые мысы Невы и мно­жество островов казались плывущими в дымчатом отсвете, невесомыми. Над серым разливом гребнистых волн белизной вспыхивал хоровод неутомимых чаек — стремительных и легких, радостно-крикливых. Рощи на берегах еще были голые, зеленели лишь сосны — одна другой выше, стройнее.

Большое деревянное здание в начале Невской перспекти­вы, под высоким шпилем с изящным корабликом, и прилегав­шая к нему верфь были обнесены с трех сторон добротным крепостным валом. В сторону воды глядели жерла пушек. . «К походу, почитай, все готово, — думал Петр на ходу, — сухопутная армия, парусные корабли и даже суда с огневым боем. Для галерного флота и тактика почти создана. Только бы выступить в срок — никак не позже начала навигации в Финском заливе…»

Караульный, стоявший у будки возле мостика, перекинуто­го через ров, посторонился и застыл без шевеления — муш­кет перед собой, нос задран, глаза вытаращены — едят царя. Петр задумчиво шагнул мимо него в ворота верфи.

Весь задворок между Адмиралтейством и берегом реки был завален корабельным лесом, бочками с ворванью, канатами, железом, щепками и мусором. У пристани приткнулись ста­рые суда, швы у них заново конопатились и просмаливались. От огромных котлов несло гарью, черной густой копотью. Пахло дымом, свежерубленным деревом, ноздри щекотал горь­коватый дух окалины.

Галера, готовая для спуска, высилась на стапелях. Плотни­ки еще не начали выбивать стрелы — пока смазывали жи­ром киль и, видимо приустав, сидели на бревнах, тихо пере­говариваясь.

— Так, значит, Антон, стоит наняться в команду-то галер ную? — гудел басом кряжистый мужик.

— Очень даже стоит, Никола Иванович, —лукав*о отвечал ему светло-русый матрос. — Это тебе не лаптями торговать, аль ложками да свистульками.