Конни Уиллис - Вихри Мраморной арки

Высокий, худой доктор в огромных круглых очках осторожно опустил Исава на пол, подложив ему под ноги бархатную подушку со скамьи. Как и Хойт, он взглянул на десны орангутана, сосчитал пульс, неторопливо и тщательно приготовил капельницу и выбрил участок на руке Исава. Это успокаивающим образом подействовало на Натали: в ее позе убавилось напряжения, а лицо немного порозовело.

Давление у Исава было очень низкое. Врач ввел иглу и подсоединил ее к трубке с раствором глюкозы. Доктор осторожно осматривал Исава и пытался задавать ему вопросы с помощью Натали, но орангутан не отвечал. Его дыхание немного выровнялось, но из носа по-прежнему появлялись кровавые пузыри.

— Имеют место внутренние разрывы, — сказал врач. — При падении внутренние органы сместились в сторону грудной клетки, и легкие находятся в сдавленном положении. Он обо что-то сильно ударился.

Должно быть, о край скамьи. Доктор продолжал:

— У него очень сильный шок. Когда это случилось?

— До моего прихода, — ответила Мойра. — Я не заметила лестницы. Часа в три, даже раньше.

— Будем транспортировать, как только восстановим потерю жидкости, — сказал врач и обратился к молодому человеку: — «Скорую» вызвали?

Тот кивнул.

Исав закашлялся: кровь на этот раз была ярко-красная и пенистая.

— У него легочное кровотечение… — Врач медленно поправил внутривенный катетер. — Выйдите, пожалуйста, — я попробую облегчить ему дыхание.

Натали прижала руки ко рту, подавляя судорожный всхлип.

— Нет, — сказал Хойт.

Доктор выразительно взглянул на преподобного Хойта. «Вы знаете, что произойдет, — словно говорил он. — Я рассчитываю на ваше благоразумие и самообладание. Уведите людей, незачем на это смотреть».

— Нет, — негромко повторил Хойт. — Время не ждет. Натали, принесите крестильную чашу и мой молитвенник.

Натали вышла, вытирая слезы испачканной в крови рукой.

— Исав! — окликнул Хойт. О, Господи, только бы не забыть нужные жесты. — Исав, дитя Господа нашего…

Преподобный справился с нелепым салютом, протянул ладонь, как бы показывая рост ребенка. О грамматике он не имел ни малейшего представления.

Дыхание Исава участилось. Он приподнял правую руку и сложил пальцы в кулак. «С-А-М…»

— Нет! Нет! Исав — дитя Господа нашего!

Жесты бессильны были передать чувства Хойта. Он скрестил руки на груди — это было слово «любовь». Исав попытался сделать тот же жест, но левая рука его совсем не слушалась. Посмотрев на Хойта, Исав поднял правую руку и помахал.

Натали стояла с крестильной чашей наготове. Хойт жестом предложил ей опуститься на колени рядом с ним и переводить. Чашу он передал Мойре.

— Крещается раб божий Исав, — твердо проговорил Хойт и опустил руку в чашу со святой водой. — Во имя Отца, и Сына, и Святого духа. — Он опустил руку на всклокоченную рыжую голову. — Аминь.

Преподобный Хойт обменялся взглядом с Мойрой, обнял Натали за плечи и увел в боковой придел. Через несколько минут врач позвал их обратно.

Исав лежал на спине с раскинутыми в стороны руками. Его маленькие глазки были широко раскрыты.

— Он умер от шока, — сказал доктор. — Легкие заполнились кровью, в них не осталось места для воздуха. Вот номер моего телефона, — продолжил он, протягивая Хойту визитную карточку. — Звоните, если понадоблюсь.

— Благодарю вас, — промолвил Хойт.

— Институт поможет увезти тело, — сказал молодой человек из Шайенн-Маунтин.

Натали рассматривала визитку врача.

— Нет, — произнесла она странно напряженным голосом. Ее одежда была влажной от крови и святой воды. — Нет, спасибо.

Молодой человек не стал настаивать и ушел вместе с врачом.

Она опустилась на пол рядом с мертвым Исавом.

— Он позвал ветеринара, — тихо сказала она. — Сказал мне, что поможет крестить Исава, а сам вызвал ветеринара. Как будто Исав — животное! — Она заплакала и погладила мокрую ладонь Исава. — Мой друг, мой милый, бедный друг.

Мойра вызвалась побыть с Натали. Наутро они пришли к Хойту в кабинет.

— Я сама поговорю с репортерами, — пообещала Мойра, обнимая их на прощание.

Натали, в простой синей юбке и блузке, села напротив письменного стола Хойта, комкая бумажный носовой платок.

— Ну, что вы мне скажете? — спокойно спросила она. — Я ведь целый год утешала страждущих, так что знаю. Ему было очень больно, он долго мучился, и все это — моя вина.

— Я ничего такого не собирался вам говорить, Натали, — ласково сказал Хойт.

Она крутила платок, пытаясь справиться со слезами.

— Исав мне рассказывал, как вы ему подтыкали одеяло на ночь. И про кота вашего рассказал… — Голос Натали предательски дрогнул. — Я хотела поблагодарить вас за то… За то, что вы были добры к нему. И за то, что вы его окрестили, хотя и не считали, что он — человек. — Она тихонько всхлипнула. — Наверняка вы это для меня сделали.

Хойт не знал, как ее утешить.

— Бог считает, что у нас есть душа, потому что любит нас. Мне кажется, Исава он тоже любит. Во всяком случае, мы его любили.

— А я рада, что именно я убила Исава, — сквозь слезы сказала Натали. — Я, а не те, кто его ненавидел, харизматики или еще кто-нибудь. По крайней мере никто его нарочно не убивал.

— Нет, только не нарочно, — сказал Хойт.

— Все равно он был человек, а не животное!

— Я знаю, — согласился Хойт. Ему было очень ее жалко. Натали оправила юбку и пробормотала, вытирая глаза промокшим носовым платком:

— Я пойду посмотрю, что там нужно сделать в церкви. Вид у нее был чрезвычайно жалкий и приниженный. Неукротимая Натали побеждена. Хойт этого не вынес.

— Натали, я знаю, вы очень заняты. Но может быть, выкроите время и найдете мне белую мантию для воскресной службы? Я уже давно хотел вас об этом попросить. Наши прихожане с восторгом отзываются о ваших облачениях — они очень украшают службу. И может быть, епитрахиль. Какой у нас цвет для Троицына дня?

— Белый! — быстро ответила она и смутилась. — Белый с золотом.

— Ах! — вздохнула Сомбра. — Никак не дождусь, когда наступит завтра… У всех новые платья… Интересно, а школу уже цветами украсили?

— Да, — ответила я, пытаясь разглядеть с холма персиковое дерево, где Френси всегда ждала меня после школы, радуясь, что прибежала домой раньше поливальной машины. Но в то утро Френси с уроков забрала мама, и рядом с низкорослым деревцем никого не было.

— А на цветы как хочется взглянуть! — сказала Сомбра. — Мамита говорит, что всегда привозят желтые розы и красные гвоздики. Хейз, а на что похожи гвоздики?

Я пожала плечами. Я цветов никогда не видела, только герани из маминой оранжереи.

Сегодня утром районная медсестра долго разговаривала с мамой. Прозвучали слова «скарлатина» и «северный». Лицо медсестры залил гневный румянец.