Ольга Кузнецова - Медленный солнечный ветер

— Но ты ведь не собираешься… — начал было Дарко, но было уже поздно.

Димитрия, словно проворная обезьянка, взобралась на широкие водопроводные трубы, прикрепленные к стенам.

— Охота началась, киса.

Если вы когда-нибудь залезали на самую верхушку тысячелетних дубов, сидели там часами на какой-нибудь ветке и беззаботно болтали ногами, то Димитрия с радостью бы поменялась с вами местами. Да, она тоже любила высоту и опасность, но сейчас был не тот случай, чтобы с пофигистским выражением лица карабкаться по колючим трубам, обклеенным стекловатой. Крохотные частички стекла то и дело врезались девушке в кожу, вызывая неприятный зуд. В отличие от приспособленных хищников у девушки на руках и ногах не было маленьких спасательных подушечек, которые позволили бы ей беззаботно перебираться с одной трубы на другую.

Почему Димитрия это делала? Ответ был прост — ей было нечего терять.

Человеку, потерявшему всех своих близких во время вторжения, страшно было только одно — остаться живым и каждый день просыпаться с мыслью, что ты одинок. Уже никто не напомнит тебе, когда у тебя День рождения, никто не разозлится, что ты таскал у соседей рахат-лукум, никто не поцелует тебя смущенно в щеку после школы и никто за это не получит по шее. Думаете, жить стало проще?

Это сейчас Димитрия бы все на свете отдала, чтобы вернуть все на свои места и не лазать по трубам в погоне за какой-то кошкой только потому, что это сделать ей посоветовала сумасшедшая монашка.

Дарко так и не смог остановить Димитрию: он был слишком тяжелым, чтобы хрупкие трубы выдержали его вес. Девушка только однажды обернулась на солдата, а затем продолжила карабкаться. Она даже не знала, какую конкретно кошку она искала. Знала только, что это был ее последний шанс, а она не привыкла сдаваться.

Мужчина был зол на свою напарницу. Сколько раз уже на собственной шкуре испытал, что этой девушке доверять нельзя? Сколько еще раз она должна подвергнуть их опасности, чтобы он наконец понял, что ее нужно пристегнуть к себе наручниками, а ключ во избежание неприятностей проглотить? По-видимому, еще очень и очень много.

А цель, казалось, была так близка. Им и нужно было всего-то — добраться до границы России с Финляндией, где на Косой горе находилась вертолетная станция. Посланцы такой примитивный вид транспорта презирали: для них это было все равно что кататься на самокате, вместо того, чтобы пересесть на мотоцикл. Но в земных условиях в отношении затраты топлива вертолет мог дать фору любому звездолету, утереть носы всем луноходам и еще быть совершенно неприхотливым в ремонте. То, что звездолеты выходят из строя едва ли не через каждые пять-шесть полетов, Дарко уже усвоил. Но самое главное — вертолет не находился полностью под контролем плазмы, и Дарко смог бы без всяких проблем переправить Димитрию к месту назначения.

Как оказалось, радужные планы омрачились тем, что снова пошел дождь. На этот раз он был не таким сильным, но ядовитые осадки раздражающе стучали по крыше ангара, сложенной из плотно сваренных металлических пластов. Металл, по сравнению с тем, которым были обиты сапоги Дарко, жутко капризный. Что уж там — до звездного железа ему далеко.

Но Димитрии не было никакого дела до ядовитых осадков — она сама двигалась изящно и почти бесшумно, словно кошка. Ее зрачки медленно пульсировали, привыкая к приглушенному свету, и пытались выискать во тьме именно ту тварь, которая теперь ответит за все страдания девушки.

Внезапно Хранимира прекратила грызть собственное запястье и резко вздернула голову вверх — туда, где сейчас находилась Димитрия. Беженка подозрительно прищурила глаза — уж ей, в отличие от солдата, было прекрасно видно, что там происходило. Дарко же оставалось довольствоваться своей беспомощностью, оставаясь на земле.

Монашка неторопливо подошла к Дарко. Рядом с почти двухметровым солдатом она казалась настоящим карликом. Метр сорок — не самый высокий рост даже для недоразвитой девушки. Хранимира была тощая как щепка. Слабые детские ручки с мертвенно бледной кожей обхватили дрожащее тело беженки, как будто той снова стало холодно. Ногти до крови впивались в ладони. В глазах — черная голодная бездна. Губы шевелились словно в бреду.

"Господи, помоги ей".

Она еще никогда ни за кого не молилась. Всю свою сознательную жизнь Хранимира искупала свои грехи, грехи своих родителей. Стать чистой перед Всевышним было главной целью всей ее жизни. До тех пор, пока не пришли Посланцы.

Все чаще и чаще беженка ловила себя на мысли, что думает о том, как сейчас Огнек. Выжил ли. Одной ее части хотелось, чтобы да, а другая твердила ей, что демонам положено гореть. В аду.

А если он и был жив, то думал ли о ней? Возненавидел ли он ее?

Должна ли Хранимира была беспокоиться о нем?

"Я не должна".

Это был первый раз в ее жизни, когда она сказала про себя "я", когда наконец поняла, где заканчивается ее сущность и начинается другая, посторонняя, которая всю жизнь управляла ей, говорила, что делать. Она не не хотела — она не должна. Это было так неправильно, так ново для нее, что она едва боролась с искушением броситься на поиски этого странного мужчины с одной рукой, который сначала спас ей жизнь, а потом сломал ее.

— Она сильная — справится. — Хранимира впервые на своей памяти обращалась к Дарко — к мужчине, который ей нравился. На языке беженки эта странная гримаса, которая при этом появилась у нее на лице, означала улыбку.

— Хотелось бы мне верить, — буркнул Дарко, не отрывая взгляда от пустоты, в которой исчезла его напарница. Если бы она сейчас была здесь, то сказала бы: "Не разводи нюни, солдат". Но сказать об этом ему сейчас было некому.

— Она ведь не была сильная, да? Поэтому ты боишься?

— О ком ты говоришь, беженка?

— О той, что умерла на твоих руках.

— Откуда ты?.. — начал было Дарко, но Хранимира тут же перебила его:

— Ты защищал ее всю свою жизнь, а она отдала себя другому. Она пила из тебя, как из бездонного чана с безвкусной водой. Она боялась ранить тебя, но била тебя тупым ножом каждый раз прямо в спину, пока из раны не потекла кровь. И ты винишь себя в том, что не смог все изменить. Поэтому ты боишься за девушку с потухшим взглядом.

Дарко оторопел. Он не мог понять, откуда монашке было все это известно. Все — даже то, что он не доверял никому и что терзало его уже три бесконечных года. И то, что терзает его сейчас, когда он почувствовал, что с Димитрией вновь обретает себя.

— Кто ты? — спросил он прямо, опасаясь, что беженка на самом деле была его совестью и что она вот-вот растает у него на глазах.

— Божья воля, — издевательски приподняв верхнюю губу и обнажив белоснежные зубы, ответила Хранимира. Дарко тогда так и не понял, врала она ему или нет. В любом случае, она верила в то, что говорила, и его это успокоило.