Юрий Нестеренко - Приговор

— Ну допустим. И что же вы хотите?

— То есть как — что хотим? — я уже с трудом сдерживался. — Я же

только что вам сказал! Чтобы верность и жертва рода Хогерт-Кайдерштайн

были оценены по достоинству, и господин граф, в чьей верности законам

чести и сеньорского долга мы не сомневаемся, обеспечил…

— Все не служащие военным целям оценки и выплаты издержек,

связанных с ущербом от действий неприятеля, будут производиться после

победы, — вновь перебил Штурц. — В настоящее время все свободные

средства должны направляться к скорейшему сей победы достижению. Данный

вопрос регламентирован указом его светлости герцога за нумером 382.

— Этот ваш указ…

— Он не мой. Он его светлости герцога, — повторил мажордом с

нажимом.

— Да, — я взял себя в руки. — Прошу прощения. Однако указ его

светлости не отменяет фундаментального долга сеньора по защите своих

верных вассалов, — об указе я слышал впервые — как я уже отмечал,

юриспруденция не моя сильная сторона — но вполне верил, что Штурц

говорит правду. Тем более что такой указ был со всех сторон логичен, не

только экономя средства на ведение войны, но и повышая градус ненависти

к врагу и жажду победы над ним (а заодно и подталкивая в армию всех, у

кого не осталось других средств к существованию). Наверняка подобный

указ существовал и в противоположном лагере, иначе Лангедаргу просто не

хватило бы денег продолжать борьбу на равных. Но в то же время ни один

из претендентов на трон не решился бы посягнуть на саму основу

феодальных отношений, тем более теперь, когда верность вассалов сеньорам

часто и без того не блестяща. — Речь не просто о материальной

компенсации, — продолжал я. — Речь о том, что девица благородного рода

осталась без всяких средств для жизни, без дома и без официальной

опеки…

— Да, это верно, — согласился Штурц, — она вправе апеллировать к

его сиятельству о попечении. Полагаю, вас не затруднит представить

документы, подтверждающие законность ее прав? — мажордом протянул руку.

— Документы?… — растерянно пробормотал я. Удивительно, но за все

время эта простая мысль не приходила мне в голову! Сам-то я прожил без

документов всю жизнь; если в деловых поездках мне требовалось

удостоверить свою личность, достаточно было письма учителя. Но в чем я

был всегда подспудно уверен — потому, видимо, и не озаботился этим

вопросом — так это в том, что уж у дворян, с их прослеживаемой в самую

глубь веков родословной и непомерным вниманием ко всем связанным с этим

тонкостям, с документами все точно в порядке…

— В замке был пожар, все документы сгорели, — признала Эвьет. — И

приходские книги, видимо, тоже, — очевидно, в скитаниях по окрестностям

своего замка она обнаружила и развалины церкви. — Но где-то должны быть

записи! Наш род внесен в Столбовую книгу, сведения обо всех рождениях,

смертях и браках должны обновляться ежегодно… Мой день рожденья

семнадцатого июля.

Штурц открыл какую-то книгу, лежавшую на столе, и принялся листать

засаленные по краям толстые пергаментные страницы.

— Да, — признал он, — в реестре дворян графства значится

Эвелина-Маргерита-Катарина, из рода Хогерт-Кайдерштайн, рожденная

семнадцатого июля двенадцать лет назад. Но это ничего не доказывает.

— То есть как? — возмущенно воскликнул я, хотя уже понял, что он

прав.

— Судите сами, сударь, — не замедлил подтвердить мажордом, — ко мне

приходит человек, которого я вижу впервые, приводит девочку, которая

может быть дочерью соседского крестьянина, и предлагает поверить на

слово, что это — баронесса Хогерт-Кайдерштайн. Да еще рассказывает при

этом удивительные истории, что эта девочка, во-первых, уцелела при

всеобщей резне, а во-вторых, девяти лет от роду оставшись одна в лесу,

не только не погибла, но и благополучно прожила там совершенно

самостоятельно три года. Если бы я принял подобное на веру, то

заслуживал бы участи еще худшей, нежели мой предшественник.

— Достаточно пообщаться с Эвелиной две минуты, чтобы убедиться, что

она — не дочь крестьянина, — возразил я, не став выяснять, что именно и

за что сделал граф Рануар с предыдущим мажордомом. — Ее образование и

воспитание…

— Образование и воспитание, сударь, не дают ровно никаких прав -

сословных, имущественных или иных. При отсутствии документов личность

данной особы может быть удостоверена под присягой не менее чем двумя

свидетелями, знавшими настоящую Эвелину Хогерт-Кайдерштайн три года

назад. Вы в число таковых, как я понял, не входите. Можете ли вы

представить означенных свидетелей?

— Вам же сказали, все погибли, — ответила вместо меня Эвьет. -

Разве что служанки… я не нашла их тела… но я не знаю, где их теперь

искать… Дольф говорил, что деревня, откуда они родом, тоже сожжена…

— Дворовые девки не могут свидетельствовать в суде, — обрубил и эту

призрачную надежду Штурц. — Впрочем, в исключительных случаях суд может

принять их показания — если они выдержат испытание каленым железом…

— Нет! — испуганно отказалась Эвелина. — Не надо каленого железа!

— А как насчет соседей? — поспешно произнес я. — Бывали же гости в

вашем замке?

— Редко, — покачала головой Эвьет. — Ну и, главное, они же к

родителям приезжали. Филиппа и Женевьеву им уже представляли, а нас с

Эриком оставляли на попечение прислуги, чтоб под ногами не путались…

— В таком случае, господа, я полагаю, вопрос закрыт, — развел

руками мажордом. — Вас проводят.

— Но послушайте! — воскликнул я. — Вы же даже не пытаетесь

установить истину! Полагаю, что по косвенным и сопутствующим

признакам…

— Истина, — возвысив голос, перебил меня Штурц, — представляется

мне следующим образом. Семья Хогерт-Кайдерштайн действительно была

истреблена грифонскими негодяями. Не спасся, конечно же, никто. Позже

некие мошенники узнали об этой трагедии и решили использовать ее в своих

корыстных целях, выдав одного из членов своей шайки за представителя

погибшей баронской семьи. Выбор пал на маленькую девочку, как

долженствующую вызывать наибольшее сочувствие и наименьшее подозрение.

При этом, вероятно, мошенники хорошо подготовились, собрав сведения о

Хогерт-Кайдерштайнах, дабы подтвердить свою легенду "косвенными

признаками". Понятно, однако, что любые сведения, подтверждаемые из

внешних источников, из этих же источников и могли быть ими получены, а

сведения неподтверждаемые, даже при внешнем их правдоподобии,

доказательной силой не обладают. Согласитесь, что моя версия звучит куда