Юрий Нестеренко - Приговор

Эвелина. — Черт с ним, с Рануаром и его агентами. Я умная, ты тоже -

неужели мы вдвоем не разработаем отличный план? Меня не заподозрят из-за

возраста и пола, а ты мог бы втереться к нему в доверие, как искусный

лекарь. Ему ведь уже шестьдесят, не может быть, чтобы у него не было

никаких хворей! А для начала свое искусство ты мог бы продемонстрировать

на мне. Я бы изобразила какую-нибудь тяжелую болезнь. Или даже согласна

на настоящую рану, которую ты мог бы быстро залечить…

— Эвьет, я не…

— Не собираешься рисковать своей жизнью ради моих планов мести, -

перебила она; воодушевление исчезло из ее голоса. — Я помню. И я

совершенно не в претензии. Ты прав — тебе это не нужно. Но, раз ты не

можешь и не хочешь помочь — по крайней мере, не мешай.

— Почему бы просто не дождаться, пока он сдохнет сам? — воскликнул

я. — Сама говоришь, ему уже шестьдесят!

— Его дед прожил восемьдесят два года, — жестко возразила

баронесса. — А ты сам говорил, что предрасположенность к долголетию

наследуется. Ты хочешь, чтобы это все затянулось еще на двадцать лет?!

— С его смертью ничего не кончится. У него есть сын…

— Двадцатилетний мальчишка! — презрительно перебила Эвелина.

— Угу — всего-то на восемь лет старше тебя, — не удержался от смеха

я. — Точнее, на девять. Ему, насколько я помню, двадцать один. Ровно

столько было Ришарду, когда он после смерти отца возглавил партию и

армию Льва, не так ли?

— Ришард в шестнадцать лет уже командовал полком в отцовской армии!

А Лоис Лангедарг — безвольная тряпка. Карл возлагал все надежды на

старшего, Эдмонда. Кто ж знал, что Эдмонд умрет в тридцать с

небольшим… Мой отец называл Лоиса "барышня в штанах".

— Кое-кто из моих знакомых барышень мог бы обидеться на такое

сравнение, — улыбнулся я.

— Это точно! — самодовольно согласилась Эвьет. — Не думаю, что он

вообще хоть раз стрелял из арбалета, даже на охоте.

Да, до меня, сколь мало я ни интересовался политикой, тоже доходили

такие слухи. В отличие от Эдмонда, успевшего зарекомендовать себя в боях

и даже сыграть ключевую роль в Тагеронской битве буквально за считанные

недели до своей скоропостижной смерти, Лоис с детства отличался слабым

здоровьем и вырос вялым избалованным неженкой, всегда знавшим, что

короны ему не видать, а посему интересовавшимся главным образом

менестрелями, изысканными винами и флиртом со служанками. Злые языки

даже утверждали, что служанки — это для отвода глаз, а на самом деле

сердце и некоторые другие части тела Лоиса принадлежат не то кому-то из

дворян отцовской свиты, не то и вовсе камердинеру юноши. Однажды я видел

портрет Лоиса — бледный, длинноволосый, с тонкими длинными пальцами, он

и впрямь выглядел женоподобно. Правда, мои сведения были не новее, чем у

Эвелины, то есть трехлетней давности — именно тогда, в связи со смертью

Эдмонда, тема эта обсуждалась особенно активно. Что стало с младшим и

ныне единственным сыном Карла с тех пор, как он неожиданно для всех, и в

первую очередь для самого себя, оказался наследником претендента на

трон, я не знал.

— Так или иначе, до Лоиса мне нет дела, — вернулась к теме Эвьет. -

С ним найдется кому разобраться. А меня интересует Карл. Больше всего

мне бы хотелось убить его самой. Но если его убьет кто-нибудь другой,

меня это тоже устроит. Что меня не устроит совсем, так это если он

останется безнаказанным. У тебя есть что предложить мне, Дольф? -

строгим тоном осведомилась она и вновь прибавила слышанное от меня

выражение: — В рамках данной парадигмы.

Научил на свою голову.

Впрочем, я ведь не сомневался, что так оно и будет? И ведь,

главное, она и в самом деле достаточно умна, чтобы подобраться к Карлу.

И она это знает.

— Только то, что я уже сказал, — вздохнул я.

— Тогда давай лучше спать, — подытожила баронесса. — Завтра

вставать рано.

Утро выдалось прохладным, хотя и солнечным. Над селением висел

зыбкий полупрозрачный туман, а над туманом символом ясности и твердости

нависала громада замка. По дороге с вмятыми в твердый сухой грунт

колеями, полупетлей обнимавшей холм, мы поднялись к воротам в башне,

лишь вблизи окончательно осознав, какая она высоченная — ярдов тридцать,

не меньше. Стражники в горящих на солнце латах и круглых шлемах со

стальными полями, однако, завернули нас, сообщив, что это главный вход,

а запись на аудиенцию в других воротах, к которым вела тропинка,

вившаяся вдоль подножья стен. В указанной башне нас, впрочем, тоже не

пустили внутрь: кабинетик писца, регистрировавшего посетителей,

находился прямо в арке ворот, точнее, в боковой ее нише, за дверью на

вершине лестницы из десятка ступенек. Зачем нужны эти ступеньки, почему

было не сделать кабинет на уровне земли — едва ли можно было понять,

если, конечно, оставаться в рамках здравого смысла, а не маниакальной

жажды любого, даже самого мелкого чиновника подчеркнуть свою

значительность и вознесенность над простыми смертными. Писец, одетый в

черное, лысый как коленка и горбоносый, поскрипел непропорционально

большим пером, вписывая наши имена в огромную же книгу, и, когда я уже

готов был выслушать вердикт типа "через четыре дня", неожиданно объявил:

— В два часа пополудни.

— Сегодня? — переспросил я, не веря удаче (если, конечно, скорую

встречу Эвелины с ее сеньором следовало называть удачей).

— Да, — писец впервые поднял на нас глаза, явно недовольный моей

непонятливостью, и тоном "для совсем тупых поясняю" добавил: — Слушайте

колокол, он отбивает время.

Этот колокол из замка мы, разумеется, слышали еще с прошлого

вечера.

Мы не стали возвращаться на постоялый двор, где все равно было

нечего делать, а отправились бродить по окрестностям. Первым делом мы

двинулись в обход замка и убедились, что с тыла он имеет не столь

величественный вид, как со стороны села и главной дороги; нет, стены и

башни, разумеется, выглядели неприступными и здесь, но вниз по

восточному склону холма чуть ли не до самого подножья тянулся пегий язык

всевозможного мусора, который годами выбрасывали из проемов в башне;

запах стоял соответствующий. Ниже, однако, зеленел лес, простиравшийся

на восток на много миль, и Эвьет выразила желание погулять там. "Словно

хочет проститься с родной для себя стихией", кольнула меня мысль. Да ну,

бред, конечно. Уж кто-то, а Эвьет меньше всего походила на идущего на

смерть героя. Я рассудил, что вблизи замка в лесу не может быть никаких

лихих людей, включая браконьеров и незаконных порубщиков — если таковые