Юрий Нестеренко - Приговор

им самую малость — но на настоящий отдых близящиеся сумерки времени не

оставляли. На такой жест после нелегкого дневного перехода командующий

мог пойти только с отчаяния. И повод для отчаяния у него, очевидно, был

— он понимал, что время работает на Йорлинга. Если бы бой был отложен до

утра, за ночь Лев мог бы получить подкрепление. Надо полагать, ту самую

армию Рануара — не до самого же Нуаррота она отступила! Нет, она,

очевидно, отошла лишь до дороги, разрезающей лес на юге (мы пересекли

эту дорогу незадолго до того, как встретили армию графа — у ее

перекрестка стояла "подозрительная деревня", где нам неудачно

присоветовали трактир), и дальше огибала с юга тот самый лесной массив,

мимо которого грифонцы прошли с севера. Путь Рануара получился длиннее,

и граф не мог опередить Карла и соединиться с основными силами до

подхода противника. Или все-таки мог? Тогда, возможно, первыми атаковали

йорлингисты, чтобы не дать врагу отдохнуть: у них усталыми после

перехода были только рануарцы, а у лангедаргцев — вся армия… Нет,

понял я, еще раз прикинув время и расстояние, никак не мог. У меня не

было карты этих мест, и я не знал, как проходит дорога, по которой шло

южное войско, но в любом случае, с учетом его отхода назад, ему пришлось

огибать лес, а грифонцы шли практически по прямой. М-да, как-то криво

спланировал Ришард свою операцию… подвели шпионы, неверно сообщившие о

положении лангедаргского войска?

Итак, вопреки обыкновению, бой начался вечером, а не утром; об этом

свидетельствовал и тот факт, что такое количество трупов уже успели

обобрать — если бы к утру нынешнего дня сражение не было уже закончено,

а лишь началось бы, у мародеров просто не хватило бы времени. Вместе с

тем, при всех человеческих талантах в этой области, столько народу не

могли перебить за какие-нибудь полчаса — сражение наверняка продолжалось

и в сумерках, и в ночной тьме, где светом факелов и какофонией криков

тщетно пытались заменить дневную ясность. Возможно, сцепившиеся друг с

другом части к этому времени так перемешались, что просто не могли уже

организованно разойтись с наступлением темноты. В итоге получился новый

вариант Бойни-в-тумане, с еще большим числом жертв…

Я тронул каблуками бока коня, направляя его в долину.

— Нам обязательно туда ехать? — встрепенулась Эвьет.

— Ну ты же хочешь узнать, кто победил? И что стало с обоими

командующими?

На самом деле выяснить это было не так просто. Голый мертвый

йорлингист ничем не отличается от голого мертвого лангедаргца. Мы

медленно ехали по этому морю мертвецов, валявшихся в самых разных позах

и положениях — так, как они упали сами, и так, как их бросили мародеры.

Там, где тела были навалены особенно густо, Верному приходилось ступать

прямо по ним; из ран выдавливалась черная кровь, и скоро его копыта были

в ней по самые бабки. Трупы пролежали под горячим солнцем всего один

неполный день, но смрад уже висел в безветренном воздухе долины, подобно

туману над гнилым озером. Многие тела были страшно изувечены, буквально

изрыты рваными ранами — может быть, потому, что скверного качества мечи,

прорубаясь через доспехи, не входили в плоть достаточно глубоко, чтобы

быстро оборвать жизнь, а может быть, из-за ярости рубивших. Некоторые,

напротив, были разрублены практически пополам — тут явно поработали

двуручники. Тут и там валялись отрубленные головы со слипшимися от крови

волосами, отсеченные под разными углами и в разных местах руки и ноги -

и, соответственно, обезображенные трупы тех, кто всего этого лишился.

Располосованная и окровавленная одежда многих мертвецов никуда не

годилась, и все же ее тоже сдирали — чаще всего, чтобы не возиться,

просто разрезая ножами и бросая ошметки тут же — дабы проверить, не

прятали ли покойники под одеждой чего ценного, например, золотого

крестика или оправленного в серебро ковчежца с мощами, медальончика с

женским портретом, а то и самых обычных денег, укрытых от завистливых

глаз товарищей. Ничто из этого, впрочем, погибшим не помогло… Липкие

внутренности, вывалившиеся кровавым месивом из вспоротых животов и

разрубленных грудных клеток, были густо облеплены жирными мухами; их

немолчное гудение было практически единственным звуком в окружающем нас

мире, не считая мерзкого чавканья и хлюпанья под копытами. Даже вороны

почти не каркали — пищи было слишком много, им не было нужды ни спорить

между собой, ни подзывать товарищей к добыче. Когда мы проезжали мимо,

птицы недовольно косились на нас, приподнимали крылья, но и не думали

взлетать. Они чувствовали себя здесь полными хозяевами.

Попадались и почти неповрежденные трупы, те, чьи раны

ограничивались одной или двумя дырками от стрел (сами стрелы чаще всего

были выдернуты и унесены мародерами — не только солдату, но и

крестьянину пригодится в хозяйстве стальной наконечник). Но таких было

немного — битва в тесноте и темноте не позволяла развернуться лучникам.

Куда больше было тех, кто вообще не имел ран от оружия — но

неестественно провалившиеся ребра и переломанные кости, местами

прорвавшие кожу, ясно говорили об их участи. Они были задавлены и

затоптаны в толпе. При паническом отступлении или, наоборот, в атаке?

Кто наступал, а кто бежал? Теперь уже определить это было невозможно.

Были и те, кто явно умер позже других. Раненые, пережившие само

сражение, выбравшиеся из-под груды мертвецов и пытавшиеся ползти или

ковылять к спасению. Но затем силы все же оставили их, а самых стойких

добили мародеры. А окрестные села довольно многолюдны, подумалось мне,

раз успели переработать такую массу добычи. И на промысел наверняка

выходили в полном составе, с женщинами и детьми. У крестьян, конечно,

был прямой резон торопиться — они ведь не знали, какие силы остались у

обеих партий и как скоро на поле битвы могут появиться новые солдаты той

или другой стороны, которые, очевидно, были бы отнюдь не в восторге,

застав сельских мародеров за "работой".

Но больше всего меня поразило не все это. Не характер ран -

доводилось видеть такое и прежде, не отсутствие помощи для выживших,

даже не количество трупов, побившее, похоже, все прошлые рекорды этой

войны… Среди лежавших вокруг мертвецов попадались, конечно, типичные

солдаты — мужчины лет двадцати-тридцати. Встречались, хотя и редко,

почти уже старики за сорок — эти четко делились на две категории: совсем

немногочисленные ветераны, обманывавшие смерть едва ли не с самого