Юрий Нестеренко - Приговор

чужого, он вдвое, а то и втрое запросит…

— Ясно, — протянул я. — Хорошо вы тут устроились, в вашем Пье. А

разве все мы — не один народ единой и неделимой Империи и не братья во

Господе нашем?

— Ну… — снова смешался трактирщик и опасливо покосился на мой

меч. — Так-то оно так… но вы ж понимаете… война…

— Ладно, любезный, — усмехнулся я. — Я пошутил. Так что там насчет

Рануара?

— Нуаррот, родовой замок господина графа, отсюда миль двести на

северо-восток. Из города через северные ворота выезжаете и до сожженного

села, которое справа, не перепутайте, там сначала слева два пепелища

будут, так после второго еще миль шесть, а вот за тем, что справа,

аккурат направо и повернете…

Он рассказал мне дорогу с упоминанием нюансов типа "а дальше можно

через лес, но там опасно, так что лучше вокруг, хотя говорят, что и там

пошаливают…" и прибавил виновато: "Только я так далеко отродясь не

ездил, если что не так, на месте спрашивайте…" Я зарисовал схему

грифелем на клочке пергамента. Мари все не возвращалась, и я со словами

"Пойду проведаю коня" вышел во двор.

Бородатый работник разравнивал свежие опилки на полу конюшни.

Верный радостно закивал головой, приветствуя меня. Конь был сыт и

вычищен; я разрезал старую повязку и осмотрел его ногу. Рана, к моей

радости, заживала хорошо. Я сделал новую перевязку.

— Кто это его так? — осведомился густой бас за моим плечом.

Оказывается, работник все же умел разговаривать.

— Пес, — коротко ответил я.

— Да, их щас в округе полно, — кивнул работник. — Одичалых которые.

У кого хозяев поубивали, у кого сами померли, а которых прогнали, потому

как кормить нечем…

Я выпрямился и увидел наконец-то возвращающуюся в дом Мари с

плетеной корзинкой в руке.

— Скажи, — обратился я к слуге, — она что, действительно дочь

хозяина?

— Ну да.

— А разве она не… ну, судя по ее манерам…

— Шлюха? Ну, ясное дело. Тока с клиентами щас плохо. Проезжих-то

нет почти.

— И ее отец… знает?

— Дак! Он же ее к этому делу и пристроил! А чо делать, деньги-то

нужны. Одной сдачей комнат щас не прокормишься.

— Тогда на что ей проезжие? — ядовито осведомился я. — Почему на

местных не зарабатывает?

— Ну, местным за деньги давать несподручно как-то, — рассудительно

изрек детина. — Судачить будут, ворота дегтем вымажут — кто потом замуж

возьмет? А чужак сегодня здесь, а завтра поминай, как звали. Считай, что

и не было ничего.

— Понятно, — усмехнулся я и вдруг, вспомнив, в каком виде и откуда

явилась утром Мари, догадался: — А ты что же, тоже с ней?…

— А чо? Нешто я не мужик? Да и жалованье мне уж второй месяц не

плочено…

М-да. Если так выглядит порекомендованный портным "приличный

постоялый двор", то каковы же неприличные? Уплаченные накануне деньги

позволяли нам гостить до полудня, но мне захотелось как можно скорее

убраться из этого места.

Я вернулся в дом и, подхватив ожидавшую меня корзинку и плошку с

сиропом, быстро поднялся по лестнице. На хозяина мне не хотелось даже

смотреть.

Эвьет уже не спала, но еще нежилась в постели. Когда я открыл

дверь, ее рука, впрочем, мгновенно схватила арбалет, но тут же

расслабилась.

— Доброе утро, Дольф, — смущенно улыбнулась она. — Извини -

привычка.

— Полезная привычка в наше время, — улыбнулся я в ответ. — Желаете

завтрак в постель, баронесса?

— Желаю! — она села на кровати, подоткнув подушку. — Мм, как

пахнет…

Ну да. Она ведь и хлеба не видела три года. Тот черствый кусок, что

я скормил ей позавчера, не в счет…

Булки оказались и в самом деле очень недурны и даже хранили еще

тепло печи. Пока мы расправлялись с ними, я вдруг заметил маленькие

влажные пятна на ее подушке. В первый момент я даже не понял, что это

такое, но Эвьет проследила направление моего взгляда и потупилась.

— Понимаешь, Дольф… когда я проснулась сегодня — на простыне, на

подушке, под одеялом… совсем как раньше… мне показалось, что все это

был просто страшный сон. Что сейчас войдет мама и… я поверила в это,

на самом деле поверила. А потом все вспомнила. Извини, это слабость. Это

больше не повторится.

— Да я не осуждаю тебя, Эвьет! Плачь, сколько хочешь, если тебе от

этого легче.

— Нет! — в ее голосе зазвенел металл. — Терпимость к слабостям

недопустима. Не хватало еще разреветься, когда Карл будет у меня на

прицеле. И из-за этого промазать.

— Ты все же рассчитываешь застрелить его? Вряд ли тебе дадут

подобраться к нему с арбалетом достаточно близко.

— Не в этом дело. Какой бы способ я ни избрала, хладнокровие

необходимо.

— Это точно. И не только в таких делах, как месть.

— Вот и я о том же.

Я закончил свой завтрак и поднялся.

— Ну ладно, одевайся, я жду тебя снаружи. Мы уезжаем прямо сейчас.

От хозяина не укрылась поспешность, с которой мы покинули его

заведение, но мне не было дела до того, что он об этом подумал. Недалеко

от северных ворот мы наткнулись на лавку скорняка, и я предпринял

попытку продать заячью шкурку (продавать волчью шкуру Эвьет отказалась,

и я согласился, что это резонно: другой теплой одежды у меня для нее

нет, а погода, даже и летом, способна преподносить неприятные сюрпризы).

Скорняк, судя по всему, не до конца еще проснувшийся, вяло вертел в

руках шкурку и говорил, что такое барахло никому и даром не нужно, я был

с ним в душе согласен, но продолжал настаивать. В конце концов

сторговались на пяти сантимах — это была местная, появившаяся уже в ходе

войны мелкая монета, котировавшаяся примерно в полтора имперских хеллера

(платить имперскими деньгами скорняк отказался). Ну что ж, любая мелочь

лучше, чем ничего. Последним приобретением, сделанным мною в Пье, стала

фляга для Эвьет, купленная в лавке напротив.

Мы выехали из города, обогнав скромную похоронную процессию -

дощатый гроб на простой телеге сопровождало пешком около десятка

небогато одетых горожан; как видно, при городских церквях мест уже

решительно не хватало, даже с учетом обычной манеры хоронить новых

покойников в старых могилах, и жителям Пье пришлось-таки устроить новое

кладбище за городом, что, конечно же, следовало бы сделать с самого

начала, если бы их интересовало собственное здоровье, а не религиозные

догматы. Вскоре мы миновали это кладбище, уже довольно обширное (я

обратил внимание на большое количество свежих могил), и поехали дальше

на север. День поначалу был столь же ясным и теплым, как накануне. Мы

ехали без спешки, наслаждаясь погодой; я продолжал просвещать Эвелину в