Юрий Нестеренко - Приговор

— Ты в самом деле считаешь, что мы должны все бросить и отправиться

их разыскивать? — усмехнулся я. — Сорок восемь крон одним только

золотом, включая имперские, а тут еще серебро и медь… Мы, кстати, даже

имени его не знаем.

— Имя, полагаю, можно узнать, — возразила Эвелина и потянула меч

покойника из ножен. — Если он такой богатый, скорее всего, это фамильное

оружие. Точно, вот герб! — она вдруг замолчала.

— Что-то еще не так?

— Это барон Гринард.

— И что? — мне эта фамилия ничего не говорила.

— Ты действительно зря тратил на него свою корпию, — жестко

произнесла девочка. — Это грифонец.

— Ты так хорошо знаешь все дворянские гербы в Империи? -

заинтересовался я. — А также кто из них на чьей стороне?

— Во всяком случае, гербы старых родов, — ответила Эвьет будничным

тоном. — У отца была копия Столбовой книги, зимними вечерами я любила ее

рассматривать… Ну, может, про всех-всех я и не помню, кто чей вассал,

но про Гринардов знаю точно. Их владения не так далеко от наших. В свое

время наши роды даже чуть было не породнились… Сестра моей прабабушки

вышла замуж за второго сына тогдашнего барона Гринарда. Но она умерла

при родах, и ребенок тоже не выжил. Так что у нас с ними нет общей

крови, — поспешно произнесла Эвелина, словно оправдываясь. — Их сюзерен

— Лангедарг.

— Если никто из них не переметнулся на другую сторону, — проворчал

я, тут же понимая, впрочем, что этот юноша с его прекраснодушными

понятиями о рыцарстве едва ли мог нарушить вассальную клятву.

— Только не Гринарды, — подтвердила и Эвелина. — Отец говорил, что

они — убежденные грифонцы. У них и родовой девиз — "Моя честь зовется

верность".

— Ну, родовые девизы замечательны тем, что придумывают их одни

люди, а живут потом под ними совершенно другие… Но, допустим, в данном

случае громкие слова соответствуют истине. Если бы точно такая ситуация

была у сторонников Льва, ты ведь считала бы, что это повод для гордости?

— Я и сторонникам Грифона в этом не отказываю. Принципиальность

достойна уважения, даже если это принципиальность врага.

— Но при этом, по-твоему, нам не следовало пытаться его спасти?

Тебя смутило, что я беру деньги у мертвого, но ты считаешь, что не нужно

спасать живого, который, по твоим же словам, достоин уважения?

— То, что враг достоин уважения, не означает, что его не надо

убить, — пожала плечами Эвьет. Я вдруг подумал, до чего дико звучит

подобная спокойная фраза из уст двенадцатилетней девочки. А хуже всего

то, что она, в общем-то, права. Во всяком случае, в том мире, который

нас окружает…

— Тем не менее, твоим первым движением было спасти его, а не

выяснить цвета его знамени, — заметил я вслух.

— Ты прав, — признала Эвьет, явно недовольная собой. — Как-то не

подумала, что он может быть с той стороны. Здесь уже довольно далеко от

границы графства…

— Войска опять пришли в движение, границы больше не актуальны, -

возразил я. — Он, кстати, тоже не подумал, что мы можем быть не из его

стана. Чуть было не рассказал нам, где расположены их части. Ему, должно

быть, просто не пришло в голову, что враги могут оказывать ему помощь…

— Обыщи его как следует, Дольф. Может, у него с собой какая-нибудь

секретная депешa.

Но никакой депеши у молодого Гринарда, погибшего столь нелепой

смертью, не оказалось. Его доспехи мне тоже были не нужны — по ряду

причин, включая и ту, что я не люблю таскать на себе лишнюю тяжесть, да

и толку от нее, как показывает практика, немного — а вот меч, фамильный

он или нет, я решил взять себе. Уж всяко лучше моей железяки, даже с

чисто эстетической точки зрения. Свой старый я решил просто бросить

здесь. В другое время я бы, наверное, все же попытался его продать в том

же Комплене (а заодно и стоивший явно больше доспех, и сбрую несчастной

Клаудии), но, имея полный кошель, туго набитый золотом и серебром, решил

не мелочиться и не обременять Верного лишним грузом. Хоронить мертвеца,

несмотря на укоризненный взгляд Эвелины, я, конечно же, тоже не стал. Я

лишь уложил его ровно и воткнул в изголовье свой старый меч -

вертикально, на манер креста; такова была максимальная дань

бессмысленным условностям, которую я согласен был заплатить.

Мы вновь выехали на дорогу, по-прежнему безлюдную, на сколько

хватало глаз (малолетние бандиты, очевидно, скрывались где-то в дебрях

травы), и продолжили наше путешествие по описанному Гюнтером маршруту.

Вскоре мы, наконец, покинули пределы земель, опустошенных мятежом; вновь

стали попадаться бедные, но все же не лишенные жителей деревеньки. К

вечеру мы выехали к постоялому двору, больше напоминавшему деревянный

форт, обнесенный крепким и высоким частоколом; ворота были заперты, и

мне пришлось довольно долго стучать в них кулаками и ногами, прежде чем

с той стороны кто-то подошел, шаркая ногами, и, осмотрев нас через щель,

более походившую на бойницу, сиплым голосом изрек:

— Беженцев не принимаем!

— Мы не беженцы! — оскорбленным тоном возразил я.

— У вас одна лошадь на двоих.

— Нам так удобней. И вообще, это не ваше дело. Вам что, не нужны

наши деньги? — я поднес к его смотровой щели золотой. Демонстрировать

более крупные богатства было небезопасно.

— Ладно, проходите… — донеслось спустя несколько мгновений, и

заскрипел отодвигаемый засов.

Отперевший нам ворота (и тотчас вновь задвинувший засов, едва мы

вошли) оказался средних лет бородатым мужичонкой, единственной

примечательной чертой коего были ноги, точнее, обутые в грубые башмаки

ступни: они словно достались ему от человека на две головы выше ростом.

Этими лапищами он загребал при ходьбе, поднимая пыль. На поясе у

мужичонки висел не то длинный кинжал, не то короткий меч — что, прямо

скажем, не входит в обычный наряд трактирного слуги, но в наше время

чего только ни насмотришься.

В трапезной зале с маленькими мутными окнами царил полумрак — не

иначе, здесь экономили свечи. Я заметил, кстати, что в качестве люстры

тут используют тележное колесо, подвешенное на трех цепях под потолком.

За одним из столов сидели какие-то крестьяне, все — мужчины; угрюмо и

сосредоточенно они в молчании хлебали деревянными ложками из мисок

какое-то не слишком аппетитное, зато, очевидно, дешевое варево. Иных

гостей в зале не было. За монументальным прилавком, об который, должно

быть, во время трактирных драк разломали не один табурет, было темнее

всего, ибо в этой части помещения окон не имелось вовсе. Все же сумрак

был еще не настолько густым, чтобы скрыть очертания грузной седоволосой