Курд Ласвиц - На двух планетах

— Очень скоро, может быть, в течение этого часа. Нужно ли вам побеседовать еще с вашим другом?

— Нет, мы обо всем уже переговорили. Он пересылает со мной на родину письма и свои дневники.

— Итак, вы готовы ехать хоть сейчас?

— Я к вашим услугам.

Хиль подошел к нему вплотную и, пристально глядя ему в глаза, взял его за руки, как бы желая проститься с ним. Грунте почувствовал, что этот взгляд как-то особенно пронзил его. Он не мог отвести глаз от Хиля, и все окружающее начало расплываться перед ним, — он видел только эти огромные блестящие зрачки.

Врач медленно коснулся рукою его лба и внушительно произнес:

— Вы спите!

Грунте стоял в каком-то оцепенении, без сознания, с широко открытыми глазами. Хиль осторожно опустил ему веки и, оглянувшись, кому-то кивнул. Дверь открылась, и в комнату вошло десять марсиан. Шестеро из них бережно подняли Грунте, положили его на носилки и вынесли из комнаты; остальные забрали багаж. Грунте перенесли на воздушный корабль и заботливо закутали в шубу; в рот ему вставили трубочку, соединенную с резервуаром, наполненным кислородом.

Несколько минут спустя воздушный корабль поднялся. Когда он достиг высоты тысячи метров, боковые отверстия были закрыты. Привели в действие реакционный аппарат — и вот корабль, забирая все выше, понесся на юг по направлению десятого меридиана.

Ра отправился в приемную комнату к Зальтнеру и сказал ему:

Не удивляйтесь тому, что вы уже не найдете здесь своего друга. Надеюсь, что мы скоро сможем передать вам весть о его благополучном прибытии на родину. Мы сочли нужным ускорить отъезд.

Зальтнер подбежал к окну. Вдали, на горизонте, блеснуло едва заметное облако пара и тотчас исчезло.

Теперь он был единственным европейцем на северном полюсе.

Зэ подошла к нему.

— Не огорчайтесь, милый друг, — сказала она. — Завтра наш межпланетный корабль отбывает на Марс!

Изумительно ясный сентябрьский день клонился к вечеру. Мягким светом были озарены нарядные сады города Фридау, в которых розы были уже вытеснены махровыми георгинами; мягкий свет покоился на старых деревьях княжеского парка, начинающегося у подножья холмов — на северной стороне города и окружающего почти весь Фридау, и отражение этого света трепетало в тихом пруду парка.

На берегу пруда, между кустарниками, мелькал светлый зонтик. Заслышав шум приближающихся шагов, со скамейки, расположенной под тенистой липой, поднялась прелестная молодая женщина, одетая в элегантное летнее платье. Глубокая задумчивость, омрачавшая ее нежное лицо, сменилась приветливой улыбкой, как только она увидела Элля, идущего к ней навстречу, и темносиние глаза засветились тихим счастьем, когда она подала ему руку.

— Простите, — сказал Элль, следуя за нею по дорожке, идущей вдоль берега пруда. — Я опоздал, но, конечно, не но своей вине.

— Я сама только что пришла, — ответила Исма Торм. — У меня были гости. Фрау Антон все время поучала меня и никак не могла остановиться.

— Воображаю! Но не огорчайтесь этим. Что бы вы ни делали, люди всегда будут недовольны.

Исма тихо вздохнула. — Вы же видите, я все-таки пришла!

Элль поблагодарил ее взглядом.

— Это единственный час за весь день, когда я перестал досадовать на мир, когда я вполне свободен и счастлив, Исма.

— А ваша работа?

— И даже она приносит мне слишком много разочарований. Куда ни глянь, повсюду эта ограниченность и душевная скудность. Вы знаете, что я никогда не жалуюсь на споры и борьбу, — ведь они помогают нам двигаться вперед. Но эта неспособность видеть то, что является главной целью, эта косность, недопускающая никаких новшеств!

Что же вас так рассердило сегодня, Элль? Ну-ка, выкладывайте, в чём дело?

— Все это не ново. Вы знаете, что я решил в течение этого года опубликовать свою теорию тяготения. Грунте поддерживал меня в этом, хотя и говорил, что никто ее не поймет.

Я отлично помню. Это было…

Да, это было тогда…

— И тогда вы говорили, что вам это совершенно безразлично.

— Правда, мне действительно безразлично все, что касается лично меня, моей славы, или уж не знаю, как вам будет угодно это назвать. Но мне обидно за дело; мне больно, что человечество так много теряет, и я вижу, что ему никак нельзя помочь. Прежде всего моя книга была встречена гробовым молчанием; ученые не знали, как к ней отнестись, а потом нашелся критик, утверждающий, что это ничем не обоснованная фантастическая гипотеза. А между тем на основании этой теории я решил так называемую задачу о трех телах и доказал справедливость своей теории, вычислив отклонения спутников Марса с точностью до сотых долей секунды. И что же? Ни один из наших астрономов даже не понял моего метода вычислений.

— Ко баты, — сказала, улыбаясь, Исма, — Ведь вам наверное именно это хотелось сказать? Быть может в вашей книге вы недостаточно ясно выразили свои мысли?

— Во всяком случае, для того, чтобы растолковать им сущность дела, мне пришлось бы написать еще целую книгу. Я не рассчитывал на такую непонятливость. Ведь этот метод найден даже не мною, — мне еще не было восемнадцати лет, когда я узнал его от моего отца…

— Но почему же вы так долго это скрывали?

— Вы же видите, что и теперь еще время не пришло. Если бы и другие могли работать со мною в этом направлении, то в технике, можно было бы достигнуть таких результатов, которые открыли бы нам совершенно новый мир. О, тогда, может быть, мы бы освободились от этой тяжелой Земли!

— Опять, опять эта тоска! Ведь здесь совсем уже не так плохо. Вы должны быть терпеливей. И вот это и разогорчало вас сегодня и помешало вам во-время прийти сюда?

Не только это, сегодня меня раздосадовали, главным образом, практические дела; было много неприятностей в различных учреждениях. О, как они неподатливы! особенно там, в соседнем королевстве. Что за бюрократизм, все должно быть втиснуто в тесные рамки шаблона! И это привело меня в полное уныние, особенно потому, что дело касается отчасти и вас.

— Меня? Что-нибудь случилось? — испуганно спросила Исма.

— Нет, я имею в виду наш воздухоплавательный парк. Его хотят сделать государственным и наряду с военным парком передать в ведение военного министерства. В таком случае наш пари будет по всей вероятности переведен отсюда! Теперь же они требуют установления государственного контроля, хотя государство до сих пор не отпустило на это дело ни одного пфеннига.

— Но чем это вызвано?

— Мне кажется, что мне не доверяют. Они хотят обеспечить себя на случай войны. Ведь вы знаете, — наш воздухоплавательный отдел является международным учреждением. У меня же в отношении к патриотизму особая точка зрения.