Дмитрий Баюшев - Гостинец из будущего

- Ага, - непроизвольно сказал Кузьмич. А что бы вы сказали на его месте?

Толян вынул сотню и, держа за уголок, как морковку, перед носом Кузьмича, осведомился:

- Кто послал?

- Убей Бог, по хозяйству, - Кузьмич истово перекрестился. - Кликни, мил человек. А?

А сам так и косил на висящую перед носом сотню, так и косил.

- На, - Толян небрежно сунул сотню в нагрудный карман кузьмичевской рубахи, чуть не оторвав его, и, закрывая дверь, буркнул: - Нету Игоря. Уехал.

Нету, так нету, зато сотня в кармане. Кузьмич перепрятал деньги в штаны, где карман был глубже, и, ликуя, помчал назад.

- Эй, - окликнули его из кустов. Эти двое, оказывается, были рядом.

- Нету Игоря, - выпалил Кузьмич. - Уехал.

- Куда? - осведомился тот, что с золотым зубом, и прищурился.

Плохой у него был прищур, не обещающий ничего хорошего.

- Просили же только узнать, - замирающим голосом сказал Кузьмич.

- И то правда, - произнес амбал помоложе. - Ладно, дядя, вот тебе еще два червонца, как обещано. Чтоб не думал, что все сплошь жулики. А сам, смотрю я, жу-улик.

Он щелкнул Кузьмичу по носу пальцем, и оба они, переговариваясь, направились к автобусной остановке.

Нос болел минуты две, потом прошел. Если бы он не был постоянно красен и раздражен, глянцев на конце, прошел бы раньше, а так зудел, паразит. Но это всё было дело десятое. Главное, что на халяву удалось сшибить сто сорок целковых...

Сообщение, которое привезли из Лыкова Шурфейс и Джадфайл, повергло суперсыщиков в шок. Выходит, Попов уже ушел. Прохлопали ушами, проворонили, прошляпили. Надо было сразу, прочухавшись после сокрушительных ударов лабазника Толяна, уничтожить дом. Тогда еще спутниковая система была под контролем виртуалов.

Какая тяжелая ночь, какая неблагодарная тяжелая ночь. Уже из будущего грозил пальцем Его Высочество Фраст.

Оставалась месть. Может, хоть это как-то умилостивит Его Высочество. Может, почуяв нависшую над семьей опасность, Попов досрочно вернется из командировки? И тогда Его Высочество успеет разрубить узел. Он без всякого сомнения и так успеет, но без лишних потерь, лишней спешки, лишней траты сил, а главное - не торопясь и с достоинством...

В одиннадцать часов доступ к телу был открыт.

Коричневый полированный гроб утопал в цветах, крышка над изголовьем была распахнута, открывая до пояса наряженного в новую форму Валерия Михайловича Скоробогатова. Вторая крышка была не просто закрыта, а искусно, без следов на полировке, заколочена гвоздями. Ноги Скоробогатова под нею были туго стянуты плотной кордовой лентой и намертво соединены с гробом пятью наложенными сверху стальными скобами, которые были привинчены ко дну гроба могучими ботами.

Руки Валерия Михайловича были прибинтованы к торсу, а бинт пропитан гипсом. Получился своего рода каркас, из которого выглядывали лишь кисти со сплетенными пальцами. Кстати, пальцы были склеены специальным клеем, так что не раздерешь.

Конечно, пришлось повозиться с формой, распарывая, подгоняя по месту, а потом прихватывая её на нитки и булавки так, чтобы и сомнений не возникало в целостности. Портниха, которой было хорошо заплачено за работу, а главное - за молчание, старалась не дотрагиваться до твердого, как камень, мерзлого тела, но когда случайно дотрагивалась - вздрагивала, ощущая могильный холод.

Тело было обложено льдом, сам же гроб поставлен на спецплиту, охлаждаемую фреоном. По жаркой погоде, а опять с утра была жара, находиться рядом с гробом было даже приятно, от него веяло прохладой, пропитанной густым ароматом хвои.

Народу в зале было на удивление много. Часть из них несомненно влекло любопытство - как же, такой молодой, обласканный судьбой, и вдруг на тебе, помер, может кто из публики шепнет - от чего помер-то, другая часть пришла и толклась сейчас в зале с единственной целью - прорваться на поминки, но основная масса Скоробогатова знала и пришла затем лишь, чтобы попрощаться.

Вера с Костей сидели на стульях в двух метрах от гроба. Вера ничего не знала и слава Богу, что не знала. Ларин настрого предупредил всех своих - Вере ни полсловечка. То, что с похоронами спешка, увы, так надо. С телом происходит крайне редкий, неприятный и скоротечный процесс, так что сразу после прощания тело повезут на кремацию.

Валерий Михайлович лежал в гробу, как живой. Казалось, вот сейчас он глубоко вздохнет, откроет глаза и скажет: "Какого черта? Я категорически возражаю". Как-то не верилось, что с телом происходит какой-то непонятный процесс. Не хотелось верить. Впрочем, Вера понимала, что Ларин врать не будет.

На исходе второго часа, когда уже все засобирались, а сзади подошли забрать стул, Вера, которая непрерывно смотрела на лицо мужа, понимая, что больше уже никогда его не увидит, заметила вдруг, что правый глаз у Валерия приоткрылся и из него поползла слеза. "Живой", - подумала она, обмирая, но Нелюбин, который оказался рядом, шепнул: "Жарко. Размораживается", - после чего самолично закрыл крышку и дал знак дюжим одетым в форму операм выносить гроб.

Грянул траурный марш, у Веры подкосились ноги. Кто-то подхватил её сзади, кто-то сунул под нос пузырек с нашатырем, кто-то набулькал в стакан что-то коричневое и заставил выпить. Она выпила, не почувствовав вкуса, и всё отодвинулось на задний план, стало нереальным. Именно так - первого плана не было, а был лишь задний, и тот нереальный.

Куда-то их с Костей везли, потом вывели из машины, и она вновь увидела знакомый гроб, который держали за ручки шестеро ражих фээсбешников. Они пошли ко входу какого-то серого здания, Вера с Костей направились за ними. Кто-то из офицеров, несущих гроб на опущенных руках, постоянно сбивался с ноги, поэтому шестерка шла неровно, забирая то вправо, то влево. "Что они - пьяные?" - отрешенно подумала Вера.

Вошли в здание, очутились в высоком длинном холле с черными шторами, прошли половину его.

- Дальше не надо, - сказал сбоку Ларин и попридержал Веру за локоть, ибо она, действуя, как автомат, продолжала идти вслед за раскачивающимся гробом.

Офицеры ускорили шаг, почти побежали. Вот они вместе с гробом скрылись за широкой двустворчатой дверью. Спустя две секунды из-за этой двери донёсся приглушенный рев, похожий на рев какого-нибудь большого животного.

- Что это? - спросила Вера безучастно.

Ларин не ответил, а Нелюбин сказал:

- Пойдемте, Верочка, в машину. И ты, Костя, пойдем. Подождем там. Уже скоро.

Она дала отвести себя в черный "Кадиллак", где Нелюбин, наглухо закрыв все окна, включил кондиционер и "Реквием" Моцарта.

Глава 8. Это покойник

За два часа, проведенных в жарком зале, Скоробогатов, похоже, отогрелся, лед уже не помогал. Нелюбин вовремя захлопнул крышку гроба - труп открыл второй глаз. Потом, в машине, его растрясло, и когда офицеры понесли гроб в крематорий, покойник уже мог двигаться. Он и начал двигаться, да так, что мотал шестерых здоровяков из стороны в сторону. Чувство близкого конца стало вдруг очень острым, и он заревел, раздирая склеенные губы. Этот-то рев и услышала Вера.