Ольга и Сергей Бузиновские - Тайна Воланда

продолжается?

Вторая линия сюжета — сновидения безымянной жены профессора

Ивана Понырева (возможно, во сне она тоже сохраняет свое имя —

Маргарита). Женщина дежурит у постели мужа и ложится спать уже на

рассвете («Беречь твой сон буду я»), — именно поэтому ее сны начинаются

во второй части. Первый из "их — самый страшный: «Приснилась

неизвестная Маргарите местность — безнадежная, унылая, под пасмурным

небом ранней весны…». Потом она «просыпается» — переходит в следующий

сон: встреча с Азазелло, мазь, полет, бал, извлечение мастера, подвал, визит

Азазелло, отравление… Жена профессора воскресла в третьем сне: пожар в

подвале, прощание с Иваном. Воробьевы горы, полет и, наконец, — «вечный

дом». Она торопливо прошла через анфиладу иллюзорных миров — в тот сон, который ее полностью устраивает: «Я уже вижу венецианское окно и

вьющийся виноград, он подымается к самой крыше». Но именно в этот

момент Маргарита из первого сна просыпается и понимает, что на самом деле

ничего не было, — она не видела мастера в унылом и безнадежном месте, не

встречала Азазелло, не летала на таинственный островок, не была хозяйкой

на балу Воланда, ей не вернули возлюбленного и не подарили покой.

Пробуждение ее убило: «…мрачная, дожидающаяся возвращения мужа

женщина вышла из своей спальни, внезапно побледнела, схватилась за

сердце…». Но, умерев от сердечного приступа в первом сне, Маргарита

должна проснуться в «реальности» эпилога и снова стать женой профессора

Понырева.

Из своей спальни Маргарита попадает в спальню Воланда. Из сна в сон…

«Беречь твой сон буду я», — говорит она своему возлюбленному, «не

заслужившему свет» — не осознавшему, что он и есть тот единственный

сновидец, которому снятся все остальные, — как Черному Королю, который

снится Алисе. Маргарите снится Воланд, а Воланду — Маргарита.

«Я тебе снюсь», — говорит она мальчику в доме Драмлита. В этом

эпизоде спрятан последний из обещанных сюрпризов Булгакова: все, что

описано в романе, происходит в сознании одного-единственного человека.

«Он был, а остальных не было». Испытуемый должен понять смысл своих

видений и вспомнить все — кто он, откуда и куда идет.

10. ВКЛАДНОЙ ЛИСТ

Странная повесть В.Катаева «Уже написан „Вертер“…» рассказывает о

человеческих судьбах, перемолотых в жерновах гражданской войны. Но

только на первый взгляд… В самом начале писатель сообщает кое-что

интересное о главном герое: «Кто он? Не представляю. Знаю только, что он

живет и действует во сне. Он спит. Он спящий». Этот сон неотличим от

жизни, но когда приходит смерть, герой просыпается в новом сне: «Его

втолкнули в подвал лицом к кирпичной стене, посыпалась красная пыль, и

он перестал существовать, хотя сновидение продолжало нести спящего в

обратную сторону непознаваемого пространства вселенной, населенного

сотнями миллионов человеческих тел…».

«В обратную сторону»…

Писатели-"дисковцы" подсказывают: то, что мы называем историей —

просто чей-то сюжет. Не означает ли это, что ее можно переписать заново —

в самом прямом смысле? На Патриарших «историк» Воланд достает из

кармана газету. Очень многозначительный жест: «газета — история одного

дня». Заметьте: отрывок из романа о Пилате был напечатан в газете. Затем

нам показывают, как человек с газетой беспрепятственно проходит в

писательский ресторан: «Коровьев и Бегемот посторонились и пропустили

какого-то писателя в сером костюме, в летней без галстука белой рубашке, воротник которой широко лежал на воротнике пиджака, и с газетой под

мышкой». Серый костюм и газета под мышкой? А кого мы видели в сером

костюме, с тростью под мышкой, которая легко превращалась в шпагу?

Неспроста о газете говорит и ночной гость Ивана — сам Воланд, назвавшийся

мастером: «Помню, помню этот проклятый вкладной лист в газету!» После

бала маг возвращает мастеру (бывшему историку!) его рукопись и

сберкнижку со вкладом. Рукопись — это и есть вклад в историю?

Быть вкладным листом в тот «исторический роман», который пишет

«повелитель теней» — таков, по Булгакову, смысл художественной

литературы. «Вранье от первого до последнего слова» обогащается даже

самым малым вкладом: «Поздравляю вас, гражданин, соврамши!»

«Я буду занят другим», — говорит мастер, прощаясь со своим учеником.

Что же уготовано ему и обитателям Дома Грибоедова — тем, кто «под этой

крышей скрывается и вызревает»? «Сладкая жуть подкатывает к сердцу, когда думаешь о том, что в этом доме сейчас поспевает будущий автор „Дон

Кихота“ или „Фауста“, или, черт меня побери, „Мертвых душ“!»

Они «поспевают» и уходят в прошлое, — не для того ли. чтобы изменить

историю? Именно об этом рассказывает тайный сюжет «Часа Быка»: экспедиция, возглавляемая историком, отправляется в ожившее прошлое

Земли. А в книге Ю.Олеши «Ни дня без строчки» прямо говорится о том, что

некий маг заставляет писателя совершать «самое настоящее проникновение

в материальный мир прошлого».

В повести Стругацких «Полдень, XXII век» на борту аварийного

звездолета появляется человек из очень отдаленного будущего. Он

воскрешает мертвого космонавта и чинит реактор. Почти волшебник… (В

начале повести описывается школа XXII века, и почему-то — урок

географии: «Речь шла о науке вулканологии, о вулканах вообще и о

непокоренных вулканах в частности». Мало того: наставник мальчишек, мечтающих о космических путешествиях, когда-то участвовал в «замирении

вулкана

Стромболи».

Школа

Фулканелли?)

А

чем

заканчивается

«Понедельник…»?

Молодые

маги

из

НИИЧАВО

АН

СССР

(Научно-исследовательский институт чародейства к волшебства) открывают

секрет своего директора Януса Невструева: в отличие от нормальных людей, он движется из будущего в прошлое через «дыру времени». («Не в струю» —

против потока?) Как Белая Королева у Кэрролла, он отлично помнит то, чему

только предстоит быть, но не знает, что случилось вчера. (Янус —

древнеримский бог дверей, владеющий ключами от прошлого и будущего).

Даже сам рассказчик — программист А.Привалов — должен умереть в 1611

году (см. эпизод в книгохранилище). В прошлое перемещается загадочный

Саул из «Попытки к бегству». Неявным образом это проделывают и герои

прогрессорской эпопеи Стругацких — «экспериментальные историки».

Обратите внимание на эти строки из эпилога «Трудно быть богом»: «Шоссе

было анизотропное, как история. Назад идти нельзя. А он пошел».

В 1962 году Стругацкие пишут о КРИ («Полдень, XXII век»), —