Ольга и Сергей Бузиновские - Тайна Воланда

жизнь бесконечное число раз. «Вечное возвращение» — так назвал свою

теорию Успенский. А вот что сказал его учитель Гурджиев:

«Идея повторения не является полной и абсолютной истиной, но это

ближайшее приближение к ней. В данном случае истину выразить в словах

невозможно. Но то, что вы говорите, очень к ней близко. И если вы поймете, почему я не говорю об этом, вы будете к ней еще ближе. Какая польза в том, что человек знает о возвращении, если он не осознает его и сам не

меняется? Можно даже сказать, что если человек не меняется, для него не

существует и повторения; и если вы скажете ему о повторении, это лишь

углубит его сон. Зачем ему совершать сегодня какие-либо усилия, если

впереди у него так много времени и так много возможностей — целая

вечность?»

17. «СОСУД, НАПОЛНЕННЫЙ ЧЕМ-ТО ТАКИМ СВЯЩЕННЫМ»

Урок повторяется снова и снова, — до тех пор, пока «уснувший» Игрок

не начинает понимать подаваемые ему знаки. В «Защите Лужина» эти знаки

должен заметить и внимательный читатель. Вот тетя показывает «Антоше», как ходят шахматные фигуры. А перед этим она говорит, что «…Латам за

двадцать пять рублей прокатит ее на „Антуанетте“, которая, впрочем, пятый

день не может подняться, между тем, как Вуазен летает, как заводной, кругами…». «Антоша» и «Антуанетта». Герою подсказывают, что нужно

подняться над «заводными» кругами бессознательных жизней. Он должен

«взять королеву» (Мария-Антуанетта!), иначе говоря — сплавить воедино

мужское и женское начала. Перед нами опять «Химическая женитьба»: после

венчания молодых поздравляет швейцар, затем жена Лужина принимает

ванну, выходит из воды, «помутившейся от мыльной пены» и смотрится в

зеркало. Тициан, «Венера с зеркалом». Но самое раннее «предупреждение»

появляется в начале романа: в гостиной родительского дома висит картина —

«копия с купающейся Фрины». Фрина — знаменитая греческая гетера, ставшая моделью для анеллесовской «Афродиты, выходящей из моря».

Оригинал и копия. Нельзя не узнать и «пудру проекции» — одно из двух

десятков выражений, означающих Философский Камень. В «Защите Лужина»

пудра встречается несколько раз — простая и сахарная. Прибавьте к этому

разноцветные порошки для фокусов, пыль, покрывающую книги, и глаза

Лужина, «как бы запыленные чем-то». После прерванной партии с Турати

гроссмейстер погружается в глубокий сон, и двое подвыпивших прохожих

принимают спящего Лужина за своего одноклассника по фамилии

Пульвермахер и долго глядят на звезды:

«Оба некоторое время неподвижно глядели ввысь где в чудесной

бледно-сизой бездне дугообразно текли звезды. „Пульвермахер тоже

смотрит“, — после молчания сказал Курт. „Нет, спит“, — возразил Карл, взглянув на полное неподвижное лицо. „Спит“, — согласился Курт».

«Пульвермахер» — «мастер порошка».

«Домой, — сказал он тихо. — Вот, значит, где ключ комбинации». С

этими словами «филиус» проходит в стеклянные вращающиеся двери. Ключ

от квартиры Лужиных лежит на подзеркальном столике: ключ и зеркало.

Чтобы открыть «запасной выход», зеркало надо разбить. Именно этот «ключ

комбинации» зашифрован в последнем эпизоде романа: герой пробивает в

стекле «звездообразную дыру», но вываливается он через другое окно — «с

зеркальным отливом». А незадолго до своего бегства из жизни Лужин

обнаружил дыру в кармане (дверь в себя!) и нашел за подкладкой

миниатюрные шахматы в сафьяновом переплете. Сравните с «огромными

фигурами на сафьяновой доске», которые были подарены Лужину в детстве: Микрокосм и Макрокосм.

В «Защите…» нет ничего лишнего, — как в часах. Все подчинено шифру.

Отец, обрекший сына на муки школы, «вышел от него, улыбаясь, потирая

руки». Пилат. «Слава Богу, слава Богу!..» — повторяет мать.

Француженка-гувернантка читает вслух «Монте-Кристо». В переводе с

французского — «Гора Христа». Голгофа. Первый урок шахмат мальчик

получает в праздник Пасхи, — это происходит благодаря крошке от кулича, попавшей в отца. Символически — тело Христово… А в конце романа жена

ведет Лужина в музей и "обращает его внимание на двух собак, по-домашнему ищущих крошек под узким, бедно убранным столом «Тайной

Вечери».

«Ради Христа, садитесь, Лужин, — тихо говорила она, не сводя с него

глаз». Но он уже побывал у Валентинова и видел фотографию: «…Бледный

человек с безжизненным лицом в больших американских очках, который на

руках повис с карниза небоскреба». Приняв «приглашение на казнь», Лужин

повисает на окровавленных руках. Распятие. А перед этим он видит

собственный рисунок — белый куб. «…Дам ему белый камень и на камне

написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает».

Роман, начавшийся с получения «нового имени» — Лужин, — заканчивается

тем, что героя впервые называют по имени-отчеству: «Александр Иванович, Александр Иванович!» «Но никакого Александра Ивановича не было», —

таковы последние слова романа. Имя избранного не появилось на камне.

«Филиус» все еще спит, — как спали Апостолы после Тайной Вечери. Тот же

неутешительный итог выражен в символах «Химической женитьбы»: Лужин

уснул в первую брачную ночь и не увидел свою «Венеру».

Короля играет свита. Вот что говорится об одном эпизодическом

персонаже: «Он больше ничего не сказал, так как говорил вообще мало, не

столько из скромности, сколько, казалось, из боязни расплескать что-то

драгоценное, не ему принадлежащее, но порученное ему». И далее:

«…Словно он был сам по себе некий сосуд, наполненный чем-то таким

священным и редким, что было бы даже кощунственно внешность сосуда

расцветить». И еще через две строчки: «Единственным его назначением в

жизни было сосредоточенно и благоговейно нести то, что было ему поручено, то, что нужно было сохранить непременно, во всех подробностях, во всей

чистоте…».

«Сосуд, наполненный чем-то таким священным» — Святой Грааль?

Фамилия «человека-сосуда» — Петров. «Камень». Но в той же главе

появляется персонаж по фамилии Граальский. Чтобы намекнуть на действие

спасительной Чаши, Набоков сталкивает своего героя с неким Петрищевым:

«Но не сама встреча была страшна, а что-то другое, тайный смысл этой

встречи, который следовало разгадать. Он стал по ночам напряженно думать, как бывало думал Шерлок над сигарным пеплом, и постепенно ему стало

казаться, что комбинация еще сложнее, чем он думал сперва, что встреча с

Петрищевым только продолжение чего-то, и что нужно искать глубже, вернуться назад, переиграть все ходы жизни…».