Сергей Васильев - Цвет

— Я таких раньше не видела.

— Не мудрено. Она со мной прилетела.

Интересно, эта тирби-тиль мягкая или колючая? Жжется она или просто греет? А может, холодная, как обычное насекомое, и всё это свечение — лишь оптический обман?

Наверно, на лице у меня что-то такое проявилось, потому что Илья вдруг улыбнулся и махнул рукой, подзывая свою тирби-тиль. И она к нему послушно спустилась. Вот это да! В жизни такого не видела, чтобы ручные насекомые были.

— На, потрогай. Не бойся.

Вот еще! Бояться! Я в таких переделках побывала, что ему и не снилось! Со стаей орнитоидов сражалась, пока меня от них не отогнали; огневой барьер ставила, чтобы диких козлоедов от станции отвадить. Нет, ни одна из лабораторий не сгорела — там автоматическое пожаротушение стоит. Правда, система уже не работает, а у меня зажигалку отобрали.

В общем, я тирби-тиль по спинке пальцем погладила и руку сразу отдернула — а вдруг жжется? Нет, тепленькая. Тогда я еще раз погладила. А она сидит, крылышками двигает вверх-вниз, видно, что нравится ей. И так мне вдруг хорошо стало, как давно не становилось.

— Она — что такое?

— Тирби-тиль? Да я толком и не знаю…

— Ну, вот! Она к тебе так хорошо относится, а ты про нее ничего и не знаешь. Равнодушный ты, да?

Илья смутился.

— Хочешь, я про нее всё узнаю? — спросила я, чтобы он так не мучился.

— У кого?

— Да у неё же! Хочешь?

— Попробуй… — Илья улыбнулся, и тирби-тиль чуть взлетела и уселась мне на плечо, щекоча щеку крылышками.

Мы с тирби-тиль сразу поняли друг друга. Это вам не черствые мужики, до которых стучись-стучись — не достучаться. Мы можем к ним относиться как угодно хорошо, но свои тревоги будем рассказывать только подруге, которая поймет именно так, как ей скажешь. Жаль, что на Фейне не было таких женщин. Они смахивали на кого угодно, только не на женщин: зажатые в своем мире науки и не помышляющие ни о чем другом.

А тилька — совсем другая. Ей можно всё рассказать, она выслушает, покивает головкой — и на сердце сразу спокойнее становится. С ней хорошо, но не могу же я одна целый день разговаривать. Иногда хочется и умных разговоров послушать. Но таких, чтоб не грузили тягомотиной всякой. А то наши, как начнут, сразу на какие-то нуклеотидные цепочки сворачивают. Вот, даже слово выучила, хотя и не хотела. А что они, для чего, почему — не объясняют. Да мне и не интересно. Занудные они.

Сперва я думала, что и Илья такой, как все. Ан, нет. Почти сразу это поняла. Наверно, тирби-тиль и подсказала. Она ж у него как ангел-хранитель какой. Значит, ничего плохого я Илье не сделаю. Может, и помогу чем. Было бы здорово. Например, не сможет он что-нибудь умное придумать — а тут раз, и я скажу свое слово. Ему умная мысль в голову и взбредет.

Да, Илья умный. Вроде, ничего такого и не говорит. Не то, что наши, со станции. Те, как начинают своим интеллектом глушить — можно сразу уходить. И не заметят, что нет никого. Шуты высоколобые. У них эти знания на манер пропуска в высшее общество. Как будто они сами всё это выдумали. Нет же. Выучили, а теперь кичатся. Вот пригодится ему в личной жизни знание о том, что такое теломераза, например? Сомневаюсь. Таким словом только нормальных девушек пугать.

Я, конечно, не такая образованная, как они. Так оно мне и не к чему. Нормальные люди понятными словами разговаривают. Вот как Илья, например. А еще у него есть такая здоровская тирби-тиль! Прислушивается к разговору, понимает, выводы делает. И вообще всё очень здорово! Радужное настроение у меня было. Счастливое.

Этот день так и тянулся, нескончаемо долго. Может, он был и не один, но всё это как-то проходило мимо меня. Мы разговаривали с Ильей о чем-то важном в тот момент, но тут же забываемом, едва переходили на другую тему. Он много повидал, и слушать его было интересно. Словно бесконечная сказка, герои которой не могут остановиться и вынуждены идти вперед, к новым приключениям и невероятным происшествиям.

Наверно, я делала что-то и общественно-полезное: никто не лез ко мне с надоедливыми претензиями. Но что — не помнила. Всё ушло на второй план, всё казалось неважным в те дни. Кроме разговоров с Ильей.

Маленький слепой паучок размером с каплю дождя неловко выкарабкался из-под дерна, потыкался во все стороны, выбирая путь, и засеменил, прижимаясь брюшком к опавшей листве. Он знал, что опасность грозит отовсюду. И это было единственным знанием, доступным ему. Кроме цели для него не существовало ничего. Он мог только прятаться или бежать вперед, перебирая тонкими гибкими ножками.

Ему был нужен носитель. Попробуй, найди такого, попавшего под золотой дождь. Другие не подходят. Что с того, что они рядом — большие, здоровые? Был бы выбор… Но выбора нет, и надо бежать всё дальше и дальше, на тонкий золотой запах, боясь его потерять. Сколько сменится дней и ночей, когда отыщется нужное существо? Ведь оно должно быть еще и разумным.

Паучок помнил это, но, конечно, не мог сказать, что такое разум. В его памяти всего лишь крепко сидел нужный образ, но и он был обобщенный. А если личные особенности существа не дадут понять — разумно ли оно? Останется одно — погибнуть. И тогда новый лес не скоро взойдет на планете: появление паучков редкость.

Но пока паучок бежал, стремясь к носителю, не заботясь о том, что будет делать, когда найдет его. Сначала найти. Инициация — после. Такова программа. Лес должен расти, а без носителя это невозможно.

Угроз много. Любой может съесть беспечного путешественника. А если не питается такими, как он, — просто раздавить. Нужно уметь выбрать момент. Перебежка. Остановиться. Еще одна — и опять замереть. Ненадолго. Промедление не менее опасно, чем неудержимый бег вперед. Шажок. Прижаться к листу. Притвориться невидимым. Потом рвануть изо всех сил, со всех своих восьми ножек, чтобы проскочить. Юркнуть в щель, затаиться, переждать. И снова бежать.

Запах всё сильнее. Он совершенно другой, легко узнаваемый. Не острый колючий запах опасности, не тягостный заунывный необратимости, не едкий ядовитый любопытства. Он как теплое пламя, к которому тянешься, чтобы согреться в холодную пору, но не обжигающий. Теплый, родной.

Дурманящий запах золотого дождя. Он тянет к себе, заставляет забыть об опасности. Быстрее, быстрее, добежать и вкусить сладостного нектара — крови разумного существа, насыщенной золотыми каплями. Десять шажков, два, один…

— Ай! — вскрикнула Хельга. — Кусается.

— Первый раз, что ли? — меланхолично ответил Илья. — У вас тут всё кусается и не боится сдохнуть от несовместимости белков.

— Почему-то кусают именно меня! — возмутилась девушка. — Тебя, почему-то, никто не трогает.

— Это потому что я ядовитый, — усмехнулся Илья и перевернулся на спину. — Это любому неразумному существу понятно и без пробы. А ты — весьма аппетитное создание, отведать которое стремится каждый.