Журнал «Если» - «Если», 2011 № 01

Как оригинально.

— Он может шарахнуть нас огнем с такого расстояния? — уточнил я.

— Нет, если он не возбужден, — сказал отец.

Я терпеливо ждал объяснения, не сомневаясь, что он жаждет выложить подробности.

— У него два дополнительных легких, — сообщил отец. — Одно извлекает метан из толстой кишки, а во втором есть особое самовоспламеняющееся вещество, которое мы разработали с нашими партнерами-химиками. Когда в его теле выделяется адреналин, воспламенитель активируется и поджигает метан.

— Поэтому он извергает пламя, когда злится, — поддакнул сын.

— Ага, — сказал я. — Понятно.

— Беда в том, что всякий раз, извергая пламя, он вопит и воет, как сучка какая-то. Можете понять, что с ним не так?

— У нас есть покупатель в Китае, — добавил сын. — Вылечите его, и мы дадим вам равную долю от продажи. — Папаша испепелил его взглядом. Сынуля перестал улыбаться.

— Сколько ему? — спросил я.

— Два месяца.

— Как он был сделан?

— По сложной формуле, — выдал отец, настороженно поглядывая на меня. — Ее разработка обошлась нам недешево.

Скотина…

— Меня интересуют только его мозги. Каков был для них шаблон?

— Собака. В основном.

Ага, щенок. Ну, с этим я справлюсь.

Я вытащил лупу и подошел к дракону. Осмотрел его морду и голову и особо тщательно — глаза, рот и нос. Все ясно. Как я и думал. Бедняга.

— Так что? — вопросил сынок. — С ним что-то не в порядке или он просто выпендривается?

— Скажите-ка, мистер Джонс. Вы когда-нибудь засовывали лицо в печь?

— У него же чешуя, — сказал отец. — Термоустойчивая до трехсот градусов.

— Чешуя на глазах? На губах и ноздрях?

— Ой…

Вот именно, ой.

— Так вы его будете лечить?

— Но только не отключая выбрасывание пламени, — добавил сынок. — Это один из пунктов спецификации, указанных покупателем.

Я с трудом, но сдержался.

— Оставьте его на пару дней, — решил я. — Может, и сумею вам помочь.

На следующее утро я готовил «лекарство» для дракона в домашней мастерской, когда туда ворвалась задыхающаяся Элли.

Она девушка круглолицая, с короткими ножками и бегает примерно как мой кентавр. Поэтому я сразу понял — что-то случилось.

— Буги, — выдохнула она, едва отдышавшись. Я встал:

— Где?

— У переднего крыльца. Ждет вас. Внезапная инспекция.

— В клинике все чисто?

— Да.

— Точно?

— Да! Уверена.

Я сунул «лекарство» под рабочий стол и натянул белый халат. И мы торопливо прошли в клинику, чтобы встретить буги.

Когда особые животные только начали появляться, их существование привело в ярость определенную часть населения: многим не нравился уже сам факт существования клонированных животных. Было создано новое правительственное агентство — «Бюро генетического контроля», назначением которого стало искоренение «неестественных» конструктов.

Судя по моему опыту, агенты Бюро (они же буги) были либо уволенными агентами ФБР, либо чистильщиками со значком. Но этот тип не тянул ни на один из двух вариантов.

Он стоял на крыльце возле клиники, одетый в джинсы и старый трикотажный свитер. На вид около сорока — моего возраста, — круглолицый, загорелый, с кустистой бородой. Он держал маленький наладонный компьютер и стилус, и больше ничего. Ни значка, ни оружия.

— Вы доктор Скеннер? — спросил он. Я подтвердил и пожал ему руку. — Я агент Стенвик. Мы разыскиваем опасный конструкт. Нам сообщили, что он мог направиться сюда.

— А что за конструкт? — поинтересовался я.

— Его нельзя не заметить.

Я помолчал, задумавшись.

— Мне очень жаль, мистер Стенвик, но я вам помочь не могу. Из дома донесся треск, затем испуганно заорал попугай Ларри.

У Элли распахнулись глаза, она бочком попятилась и проскользнула обратно в дом.

— Не возражаете, если я тут осмотрюсь? — осведомился Стенвик. — Просто чтобы потом сказать, что провел инспекцию.

Я пожал плечами:

— Пожалуйста.

Я провел его по ступенькам крыльца — медленно — и распахнул дверь.

Элли уставилась на нас с противоположной стороны клиники, стоя возле задней двери. Она вытолкала кого-то пяткой на улицу, потом захлопнула дверь и придавила ее спиной.

— Это был пес доктора Скеннера, — пояснила она. — Он иногда груб с гостями.

Откуда-то из согнутой руки Элли вывалилось длинное черное перо и упало на пол. Элли наступила на него и улыбнулась.

Гарпия, разумеется. Ее привезли подлечить зубы. Наверное, дразнила котов.

— Желаете экскурсию, агент Стенвик? — предложила Элли бодрым и деловым тоном.

— Да, пожалуйста.

Элли сопроводила Стенвика по всем уголкам клиники — приемная, смотровая, операционная, клетки и корыта, — открывая шкафы и выдвигая ящики, а заодно охмуряя его дружеской болтовней о моей ветеринарной практике. Во всяком случае, о законной ее части. Я держался в сторонке, делая вид, будто обрабатываю ногу попугая Ларри, и что-то бормотал себе под нос.

После десяти минут изучения счетов за стерилизацию кошек и выращивание новых почек я уже не сомневался, что инспектор готов, мается от скуки и вот-вот уйдет.

Но я ошибся. Стенвик вернулся в приемную и заговорил со мной сквозь клетку попугая.

— Не возражаете, если я проверю другие здания? — спросил он.

Элли вздрогнула, но я не понял, заметил ли это Стенвик.

— Нет проблем, — ответил я. — Сам вас и провожу.

Я обратился к Элли:

— Будь добра, присмотри за клиникой, пока нас не будет, хорошо? — Она помедлила с ответом: побаивалась оставлять меня наедине с буги. — И проследи, чтобы ничего не загорелось, — с намеком добавил я. Элли хотела что-то сказать, но быстро передумала и стала пятиться к задней двери клиники, выводящей на пастбище.

Мы спустились по ступеням крыльца и направились через посыпанный гравием круг в конце подъездной дорожки в сторону моей хижины. В противоположном от особой комнаты направлении.

— Вашим отцом был Роберт Скеннер, тренер скаковых лошадей, — сказал он, когда мы шли.

Я кивнул. Этот парень кое-что обо мне разузнал.

— Почему вы не пошли по его стопам?

Я промолчал.

Мой отец был из тех тренеров, что хлещут лошадей, пока те или победят, или сломаются. Или и то, и другое. Он пытался научить этому и меня, но я провел детство с отвергнутыми животными — старыми жеребцами и племенными кобылами, «разочарованиями». Отец называл их «кости для клея». Я ушел от него, когда мне исполнилось шестнадцать, и на одолженные деньги окончил ветеринарную школу. Когда он умер, я унаследовал его хозяйство — эти земли — и превратил в клинику. Лаборатория, где он готовил лекарства, стала моим кабинетом, беговая дорожка — пастбищем, а склад для корма — моей жилой хижиной.

Я распахнул перед Стенвиком дверь и величественно обвел помещение рукой: