Журнал «Если» - «Если», 2011 № 01

А еще мертвые питали пристрастие к огромным солнечным очкам. Они чурались света, как вампиры, которых, кстати, несколько напоминали, и предпочитали одежду свободного покроя из самых невероятных сочетаний натуральных тканей. Даже мужчины накладывали чересчур щедрый макияж, чтобы скрыть мучнистую кожу. Пока автобус полз к сегодняшней культурной цели, а Фрэнк тарабанил в микрофон обычную рутину о Тезее и Минотавре, его овевала смесь запахов подгнившей плоти, крема для лица и чего-то, похожего на формальдегид.

Сентябрьское солнце было не слишком жарким, пока Фрэнк, повыше подняв в правой руке значок «Славного странника», вел свою шаркающую ватагу от входа в комплекс к подъемникам и лентам транспортеров: вот фреска с изображением царя-жреца, вот тронный зал, вот первый в мире туалет со спуском. Кроме них, единственная туристическая группа была со «Счастливого менестреля», еще одного большого круизного судна, пришвартованного на старой американской военно-морской базе в заливе Соуда. Пока две вереницы тащились и смешивались в бренных потугах первыми попасть в сувенирную лавку, Фрэнк невольно забеспокоился, не окажется ли с чужими пассажирами. Потом, когда наблюдал за ними — такими хрупкими, такими чертовски бессмысленными в своем желании потратить деньги, заработанные в прошлых жизнях, всеми этими бухгалтерами из Айдахо, юристами из Стокгольма или коммивояжерами из Вольверхэмптона, — он спросил себя, а какая, собственно, разница.

Без особых проблем он загнал тех, кто показался «своими», назад в автобус, который покатил к месту, которое в сегодняшней программке значилось как «Типичная критская рыбацкая деревушка». Все там выглядело достаточно убедительно, если не обращать внимания на бетонные бермы, сооруженные для защиты от поднимающегося моря, и местные рыбаки изображали местных рыбаков настолько достоверно, насколько способны их показать те, кто делает это изо дня в день.

После Фрэнк сел под оливой в забегаловке, которая была обозначена как «Таверна на пристани», достал из кармана электронную книгу и сделал вид, будто читает. Официант принес ему фаршированные оливки, сносный черный кофе без кофеина и тарелку теплой питы. Иногда трудно бывает жаловаться.

— Можно к вам присоединиться?

Фрэнк подавил желание нахмуриться и закрыл книжку. Когда же поднял глаза, его контрактная улыбка стала вдруг искренней.

— Конечно-конечно. Буду очень рад.

Она была в летнем платье на бретельках из ткани, которая поблескивала и переливалась от игры теней и света. И ее голые золотые плечи тоже. И ее золотые волосы.

— Фрэнк Оньонс.

— Да… — Взгляд ее глаз, тоже золотых, был удивительно глубоким. — Мы знаем.:. — Она отодвинула стул. Потом второй. И поманила.

Проклятье! Не одна. Впрочем, этого следовало ожидать: за вычетом экипажа единственными молодыми людьми на лайнерах вроде «Славного странника» были няньки. Трупак, пришаркавший к ним, был поистине жалким образчиком. Прическа у него оказалась серебристо-седая и в стиле Джеймса Дина, с прямым пробором, но сейчас съехала на ухо, и солнечные очки тоже. И высовывавшийся от сосредоточенности между нелепо накрашенными губами язык напоминал кусок протухшей печенки.

— Да, кстати: я Дотти Хастингс. А это Уоррен.

Когда богиня Дотти наклонилась поправить тупею и очки, мертвец промямлил что-то, что Фрэнк принял за «привет».

— Ну вот. — Она снова повернулась к Фрэнку: — Нам очень понравились ваши сегодняшние экскурсия и рассказ. Можно вас чем-нибудь угостить? Кувшинчик рестины? Рюмку узо?

Как ему ни хотелось согласиться на любое предложение Дотти, Фрэнк тряхнул головой.

— Я не пью… Вы не подумайте, у меня нет проблем с алкоголем, — против воли добавил он. — Мне просто нравится быть в форме.

— А, да. — Фрэнк почувствовал, буквально почувствовал, как взгляд Дотти прошелся по его телу. — Понимаю. Тренируетесь?

— Немного. Когда ты в экипаже, в свободное время делать почти нечего.

Она иронично и кривовато улыбнулась.

— Итак, насчет угощения. Может, еще кофе? Без кофеина, я верно угадала?

Сама Дотти, как он заметил, остановила свой выбор на маленькой узо, а существо по имени Уоррен ограничилось апельсиновым соком, значительное количество которого ей пришлось стирать потом с его морщинистой шеи.

Была в ее жестах странная и совсем недежурная нежность, которая показалась Фрэнку почти трогательной. Как ни мила Дотти, смотреть было тяжело.

— Вы сознаете, — спросила она, сминая бумажные салфетки, — что большинство историй, которые вы рассказывали нам про Кносс, — это чистой воды миф?

Фрэнк поперхнулся. Но Дотти улыбалась озорно, губы у нее насмешливо кривились. Потом знающая улыбка переросла в смешок, и он тоже невольно рассмеялся. В конце концов, столь многое из того, что они сейчас благоговейно осматривали — колонны, фрески, бычьи рога, — воздвигнуто Артуром Эвансом пару сотен лет назад в неразумной попытке воссоздать Кносс, каким, по его мнению, он должен быть. Но Эванс по большей части напутал. Он ошибся даже относительно истинного названия. Фрэнк обычно не трудился портить свои байки про мифы и Минотавра чем-либо, похожим на правду, но, пока Уоррен пускал слюни и они с Дотти болтали, вернулись смутные воспоминания об энтузиазме, который когда-то понукал его изучать древности.

Дотти… она не просто невозможно красива. Она невозможно умна. Она даже знала про Вундерлиха, чью теорию — дескать, весь Кносс был на самом деле гигантской усыпальницей — Фрэнк особенно любил. К тому времени, когда пришла пора возвращаться в автобус и ехать осматривать знаменитую статую гологрудой женщины со змеями (современная подделка), Фрэнк уже был почти влюблен. Или, по меньшей мере, серьезно увлечен. Было в Дотти что-то необычное. Особенно в ее золотом взгляде. В нем и игривая тьма, и безмятежная невинность, которые он просто не мог разгадать. Словно смотришь в глубокую прохладную реку, со дна которой поблескивают две золотые монеты.

Дотти не просто умна и красива. Она неповторима.

— Ну… — Он встал, голова у него кружилась почти так же, как если бы он накачался узо. — Те сокровища сами на себя не посмотрят.

— Нет, конечно. — Поэма золотой плоти и переменчивого платья, она тоже поднялась. Потом наклонилась помочь существу Уоррену, и при всем отвращении к тому, что она делала, Фрэнк невольно восхитился тем, как под тканью качается ее грудь. — Я правда рада нашей прогулке…

После некоторых усилий Уоррен уже стоял — во всяком случае, опираясь на Дотти. Губа у него оттопырилась. Тупея снова съехала набекрень, и открывшаяся кожа напоминала серый, полуспущенный воздушный шар.

— Мы оба рады. — Дотти опять улыбнулась милой кривоватой улыбкой. — Я и мой муж Уоррен.