Журнал «Если» - «Если», 2011 № 01

Няньки всегда казались странноватыми, да и не составляли большинства любовных побед Фрэнка на борту. Но Дотти была иной. Дотти была уникальной. Дотти была живой в том смысле, в каком никогда не были бедолаги, которым просто платили за то, что они делали. Но брак? Верно, иногда встречались пары, которые вместе пересекали так называемый «барьер тяжкой утраты». Были еще и охотницы за богатством: пневматические блондинки (почему они всегда блондинки?), улыбавшиеся не слишком загадочно, когда катили своих ископаемых в позолоченных инвалидных колясках. Но сегодня нефтяные миллиардеры просто принимали неизбежное, умирали и давали себя возродить. А после жили как прежде. В том-то и суть.

Фрэнк Оньонс лежал той ночью у себя в каюте (у членов экипажа она, скорее, напоминала трубу аппарата в солярии) со свербящим ощущением, что оказался не к месту. Во что, собственно, он превратил свою жизнь: обретается в трюме, глубоко ниже ватерлинии «Славного странника», и в этом единственном месте, которое можно назвать своим, он едва способен пошевелиться? Среди парков и торговых центров легко забыть, что ты в море, но тут, внизу, в этом не оставалось сомнений. Удушливые запахи масла и трюмной воды тягались с вездесущими человеческими миазмами испортившейся еды, старых носков и блевотины. Правда ведь забавно (хотя чему тут смеяться), как весь прогресс технологии свелся к конструкции-улью, в которой запираешься, как куколка, готовая вылупиться. Неудивительно, что все время он убивал в гимнастическом зале для экипажа, загоняя свое тело до подобия усталости, а то немногое, что оставалось, тратил на охоту за очередным бездумным сексом. Понятно, что ни одна из многочисленных достопримечательностей корабля ни в коей мере его не привлекала. Неудивительно, что он не мог заснуть.

Думать он мог только о Дотти. Дотти встала. Дотти сидит. Дотти улыбается своей кривоватой улыбкой. Покачивание груди под призматической тканью. Потом Фрэнку подумалось (хотя он отчаянно этого не хотел), что может делать Дотти в данный момент со своим мужем-зомби. Обычный секс между ними представлялся не слишком вероятным, но уход за престарелым и перемещение иссохших конечностей из лифта и в лифт были лишь верхушкой айсберга обязанностей, которые потребны от няньки. Проблема с жизнью после смерти заключалась в том, что кровь, ткани и нервные клетки, даже недавно клонированные, были подвержены разложению, а потому нуждались в постоянном обновлении и замене. Отрабатывая свои оклады, няньки отдавали не просто несколько лет своей жизни. Накаченные иммунодепрессантами, они должны были регулярно поставлять хозяевам жидкости и ткани своего тела. Многие даже отращивали зобовидные поросли новых органов на замену. Фрэнк елозил на койке. Фрэнк вертелся с боку на бок. Фрэнк видел пульсирующие трубки (наполовину резина, наполовину плоть), которые тянулись из невообразимых отверстий. Потом он ощутил движение воды под гигантским днищем «Славного странника», тяжело бороздившего Средиземное море. И увидел, как Дотти встает в сияющей наготе из волн — подобно новой морской богине.

Пока «Славный странник» шел зигзагом по Эгейскому морю от средневековой цитадели Родоса до святого острова Патмоса, Фрэнк Оньонс то и дело видел Дотти Хастингс… даже там, где ее не было. Блеск ее волос среди побрякушек в переулочках Скироса. Мелькание загорелых ног на золотых дюнах Эвбеи. Он чувствовал себя, как кот в гоне, как ангел на наркоте. Он чувствовал себя так, словно оказался в древних временах, которых никогда не существовало.

Узнать про Уоррена Хастингса оказалось нетрудно, когда Фрэнк перелопатил базу данных «Славного странника». Первое свое состояние он сделал на петельках, которые когда-то крепились по верху занавесок для душа. Второе пришло от копирайта на часть цепочки ДНК какого-то промышленного биохимиката. Уоррен Хастингс очень и очень богат. Такие деньги зарабатывают, не заправляя виртуальной поп-группой или изобретая лекарство от меланхолии, а делая нечто столь ординарное, что никто даже не знает, да и знать не хочет, что это. Во что бы ни обходились ему лучшие «Ультра-люкс красные императорские апартаменты», им с Дотти по праву следовало бы бороздить океаны на собственном лайнере, жить на частном острове или парить в собственном отсеке космического корабля.

Возможно, им нравилось общество простых смертных. А может, они просто любили трущобы.

Чем больше Фрэнк размышлял, тем больше накапливалось вопросов. И самым главным из них оставалась сама Дотти. Он испытал шок (а ведь он десятки раз видел, как они с Уорреном проявляют все признаки нежности), обнаружив, что она вышла за него десять лет назад (тогда он еще даже не умер!) в ходе маленькой частной церемонии на Новом Бали. Вот она стоит в девственно белом под аркой из цветов, а рядом — Уоррен, который выглядит гораздо лучше, чем сейчас. Относительно того, когда именно он решил умереть, сведения становились путанными и противоречивыми, но он, наверное, начал приходить в упадок задолго до их встречи, а Дотти тем временем, прекрасная и улыбающаяся, возникла в разделах светской хроники рангом повыше (что уж никак не назовешь жизнью Уоррена). Здесь чувствовалась какая-то загадка.

В кои-то веки Фрэнк обрадовался пункту в своем контракте, который требовал проводить определенное число часов в обществе пассажиров. Он обретался в коктейльный час в баре «Вайкики» и разыгрывал интерес к самым разным занятиям пассажиров, до которых ему не было ни малейшего дела, пока не разобрался, какие светские мероприятия посещают Хастингсы, а после и сам на них зачастил.

На пути к острову Хиос с его византийским монастырем и прекрасными мозаиками осенние волны становились беспокойнее, а Фрэнк втерся туда, что можно было бы, вероятно, назвать окружением Хастингсов. Сидя под моросью их разговоров, пока Уоррен в инсектоидных очках на сломанной переносице под Майкла Джексона обожающе смотрел на Дотти, Фрэнк мог лишь вновь и вновь удивляться ее красоте и недоумевать: как, скажите на милость, она согласилась стать тем, чем являлась теперь. По опыту Фрэнк знал, что большинство нянек мало чем отличалось от тех зомби, уход за которыми им оплачивали. Они на время практически прекращали собственную жизнь. Они ненавидели все, что было связано с их нынешним положением. Даже на пике оргазма он всегда чувствовал, что их тела словно бы принадлежали кому-то другому.

Но Дотти, кажется, не питает ненависти к такой жизни, решил Фрэнк, в который раз наблюдая, как она с обычной своей нежностью стирает слюну с подбородка мужа, а Уоррен с равной нежностью воркует в ответ. Ему даже пришла в голову мысль, что они прекрасная пара. Но он до конца в это не верил. Что-то странное чувствовалось в Дотти, когда она поворачивалась посмотреть в панорамное окно на голубой простор Средиземноморья, предлагая созерцать свой прекрасный и гордый профиль. Что-то сродни отчаянию. Если бы ее золотые глаза не смотрели так твердо, он подумал бы, что она готова разрыдаться.