Многократор - Художник Её Высочества

Остаётся только последний параксизм: как благостно журят в раю: «Идите на… ружу, пожалуйста! Кто такая ружа? Ху ис х… уй, ой, ай! Неужели вам не ясно? Это ж клумба, твою дохлую конину! Ху ис самый последний картофельный салат, ис ху… дожник! Намного сблее!! Хуже!!!»

Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Ударил по губам так, что кровь поползла ниткой. Придворный художник посмел ударить августейшее Высочество. Что говорится: благоразумие выше случая, только наоборот.

— Не бей меня… Я устала…

— Тогда отдай её, сука!

Сморщилась, как-то спеклась лицом, и в том месте, где у Шивы третий глаз, появилась светящаяся жемчужинка.

Ледяные муравьи закопошились на спине. Поэтому снова резал, и резал, и резал, и резал…

Самое страшное для тех, кто попадёт в ад — невозможность философствовать. Сей функцией можно сопротивляться любой боли, горю, прочим человеколюбивым напастям. Было бы у художника время — поразмыслил бы на тему: никогда не стоит обольщаться о том, что сейчас полная жопа. Всегда может быть ещё хуже. С мыслью оной уже получишь облегчение. Без этого остаётся только понять, что наконец убил вместе с ней себя и упасть пустым черепом на слепящую точку.

В дверях стояла Наташечка, чашка прыгала на блюдце в руке, кофе, услащенное тремя общечеловеческими стандартными кусочками сахара лился на пальцы, но она не чувствовала. За окном сидела на карнизе ворона и вглядывалась в кафельную глубину электрошоковой. Может быть, не ворона — ворон, один чёрт! оловянная душа.

Колонтитулизм любой на выбор жизни — самый обязательный закон любой жизни. Фактом своего рождения существо «опускает руку в тесто». Но последним опусканием руки в парную землю сущего, как ни странно, не оканчивает жизнь, а, против этого, продолжает, и не в состоянии закончить её уже никогда.

Расстояние между появлением и истинным началом называется жизнью и, как тонко организовала природа, с одной стороны, не играет никакой видимой роли, если только жизнь не принадлежит настоящему художнику (художник — не профессия. Художники, на удивление, все, потому, что художник — это часть лептонного газа в форме человека), но с другой стороны, невероятным образом несет в себе багрянородное начало самого неожиданного свойства.

Либо стреляешь в цель, либо подрисовываешь мишень там, куда попало стрела. Что ни выбирать — не избежать сюрпризов на положенной дистанции.

— Dвоедушный ты фуфломёт, — Субъект приблизился к Объекту. — Получай на чай! — размахнулся и ударил Объект.

Мимо проходил Чиновник. Остановился, высказался:

— Возможно, Объект имеет юридическое опекунство над Субъектом. Если опекунство чересчур назойливо… Сирота иногда вырастает таким-эдаким собой достоупоительным медаль. он. чиком.

Поэт, как всегда, торчит посреди всего.

— У весны пистолет, мой висок не таясь расцветает. Не летится совсем, не людится как всем, догадалась душа — погибает. Душу это кончают. Не мою — его.

Субъект приноровившись, ловко бил Объект обеими руками слева, справа, по очереди и одновременно. Задержался ещё зевака в очках с лопнувшей посередине одной линзой.

— Рака если вынуть из панцыря, у него также крыша дриснет от шока. На кризис возраста похоже.

Субъект повалил Объект и взялся пинать ногами. Замечание услышал Доктор и не согласился:

— Кризис не при чём. Быстрее всего, у него плохой психолог. Только плохие психологи советуют лечить фригидность агрессивностью.

Поэт словеса спаривает:

— Истребляемся в принципах, распустячив акцент. Пропускаемся в сложности, разбазаривши центр.

Субъект топтал Объекту хрустящие пальцы.

— Перестаньте трепаться! — вставился в разговор красавчик-мужчина. — Хорошо сделанную куклу-женщину с эбонитовым вибратором практически невозможно отличить от настоящей. В данном случае Субъект возбуждает общественное мнение.

Субъект перевернул Объект на живот, запустил руки в волосы и бил о твердь часть предмета, считающегося лицом.

Мало-помалу собиралась толпа.

Конформист, как все конформисты, попытался оправдать:

— У каждого человека с рождения существует инстинктивный запас агрессивности. Субъект его отрабатывает.

Субъект ходил от одного члена Объекта к другому и по очереди выкручивал.

— Мужчины шудачат как штарые бабки на завалинке, — прошамкала Нехорошая Бабка без зубов. — Шамый быштрый аборт, ешли намять пузо. Только я лучше делаю и беру недорого.

Субъект ломал Объекту всё хрупкое.

Мужчина и женщина, Маньяк и Извращенка, не удержались от комментариев:

— Пошлые обыватели! Вы совершенно не понимаете силовой любви! Они вовсе не дерутся. Мы видим одну из бесчисленных форм секса.

— Если жертва сопротивляется, её надо подавить морально. Или нежно придушить.

Субъект, услышав, взялся душить.

— Всё обойдётся! — воскликнул Оптимист. — Главное — любить жизнь! — и довольный собой, устроил пламенный поцелуй спички с сигаретой.

Избиение жадно поедает глазами Мальчик, подпрыгивает, сучит иксоидными ножками в воздухе и провоцирует:

— Я в проказах не замешан и всегда уравновешен. Взрослые — дураки!

Поэт, понятно, возбуждается, услышав совокупленные окончания:

— Вероятно развязка, вот сейчас отзовут. Люди в лучшие дни у могилы живут!

Субъект со всей силы пинал каблуком в пах Объекту.

Философ попытался оконтурить ситуацию:

— Не опускайтесь до примитивизма. Наблюдается героический момент. Мужское и женское начало пытаются слиться воедино в зевсова «Сферического человека».

— Фигня, — не согласился Амбал из толпы с приросшими мочками ушей. — Мне если кто не понравится, я тоже сразу по соплям, мать его в муть!

— Позитивнее, позитивнее. Объект — не Объект, — высказал версию Дворник. — Это хамелеон из нашего зоопарка сбежал. Они, хамелеоны, в кого хош превратятся.

— Если уж на то пошло, бойз, — перебила Проститутка. — Вовсе не хамелеон, а фаллический символ бытия и Субъект дерется от злости, потому что импотент.

— Закат блудил румянцем потаскухи, — отвлёкся Поэт от генеральной линии и так посмотрел пролетающей мухе в глаза, что та почувствовала себя шпанкой.

Толпа заспорила, поднялся гам. Под шумок Доктор распихивал соседям визитки, убеждая:

— Лучше плохой аллерголог, чем плохой психолог. Помните: вискоза не вызывает аллергии.

— Что ж так мрачно, противно, с червоточинкой, фи?! — кричит поэт.

— О, великий Андерсен! — довскричал Сказочник. — О чем вы говорите, когда перед вами на расстоянии вытянутой руки происходит истязание живого?! Велика воспитательная сила сказки! Разве можно поверить в то, что Субъекту в детстве на ночь, не повышая голоса, рассказывали сказки, помогающие формированию положительных качеств?