Многократор - Художник Её Высочества

Диана названа Дианой в честь римской богини охоты. Папа, страстный полевик уверял, что познакомился с ней лично во время перепелинного чёса. Поэтому, наверное, верховная через родителя дщери передала свою красоту, уверенность в себе и любовь подчинять. Если заниматься математикой, плюс на минус дает ноль. В данном случае, относительная слабость Афродиты на относительную силу Дианы, давали ноль его, Степана. Но не в уничижительном смысле, хоть он младше девушек на два курса и соответственно возрастом. Ноль — символическое число, являющееся границей между областями положительных и отрицательных чисел. Удобнее запускать иннервированные щупальцы в противоположные стороны. Хитрая позиция, и, как показала практика, — сильная.

— Положи руку на детородную палицу, — приказала воительница.

— Ещё чего! — перевернулся на живот. — Лучше вы.

— Не по-честному. Сам-то засматриваешься на женскую пару. Мы тоже имеем право на дивиденды. Давай сюда дивиденты, натурал! — подняла его голову за волосы. — Возьмешь боеголовку?

— Разбежался. С вашим добровольно-принудительным членством — вход только для членов, а выход, естественно, без них, — и, морщась от боли, разразился речью о том, что онанизм, как либидо, является формой нарцисстического отношения к самому себе любимому. Любовь же женщины к женщине, не обязательно логически развертывать по той причине, что просто красиво. Вырвался и уполз за спину не претендующей на предводительство Афродиты.

— А если я скажу тебе, что просмотр видеофильмов с мужицкой любовью меня возбуждает? Тьфу, чуть саму не стошнило, будь ты не ладен!

— Прильнёмся губой и совьемся руками. Какая любовь приключилася с нами! Девочки, давайте, разберёмся? Если уж на то пошло, трепанируем два системных представления: онанизм и гомосексуализм. Систематическое раздражение межножной мышцы превращается в потребность, так как, помимо спинного мозга, на эротические треволнения начинают оказывать влияние другие корки головного мозга…

— Возьми его интеграл французким способом, — распорядилась Диана.

Богини доедали его, а отъеденная голова продолжала изрекать занудные соображения из общих мест психопедагогики.

— К сожалению, дурноголовые родители этого не понимают и в порыве любви и нежности…

— К бесструнной балалайке — Орфею, — вставила в общие места Диана, оторвавшись на мгновенье.

— …целуют в попочку, другие сексуально возбудимые места, берут в рот член своего младенца, что совершенно недопустимо! Не надо коментарий, продолжай! Да-а-а… С возрастом тяга к обнаженному телу более осознанная и внешними возбудителями полового влечения могут стать запах, выражение глаз, трусы, принадлежащие сексуально привлекательному объекту…

— Пожирай его, Афродита!

— В то время как гомосексуальные отношения банально обусловлены такими животными провокаторами, как; раздувание семенем яичек, переполнение мочевого пузыря, раздражение слизистой оболочки прямой кишки, отчего раскрепощаются воздухА… воздухА — шарики, с которых содрали… кожицу..!

Мужчины — прекрасные и хрупкие создания! Порой чувствуешь себя таким уязвимым…

Сто лет бы ему нужно раздевать девку. Сама разделась, легла, ничего не просит, слушает.

— Ты, женщина, должна представлять себе любовь к тому же Аполлону. И не потому, что он мужик, а потому, что его золотые волосы имеют тоже значение, что солнечные лучи. Любовь к божественному божит любящего и любует бога. Задумайся, почему так. Когда Сальвадор Дали безобразничал, его безобразия не выглядели только безобразиями. Фекалии превратились в драгоценные украшения. Не в переносном, в ювелирном смысле. Люди, не знающие художника, плакали, увидев его в гробу. Бог стал смертным, а смертный вторично переродился в бога. Я не верю в бога. Мой бог — всёшность природы. Что в неё верить или не верить? вот она, кругом! Но верю в божественные формы мироздания. Я говорю, наверное, чересчур барочно. Но сейчас такой момент, детка… Страшно… И приятно.

Дева успокаивающе сдавила его палцы своими. Степан, благодаря, ответил на пожатие (ты права, дева: бессмертие штука полезная — занял в этой жизни, отдал в ином мире), повернул голову… У Варвары обе руки сцепленны за головой в замок. Тогда кому он жмёт пальчики? Многорукому Шиве с шеей, синей от яда?

Над Варварушкой поднялась голова. Она явно пыталась в темноте разглядеть его, Степана.

— Варя, ты можешь включить свет?

— М..? Я кажется задремала… Ой! — вскрикнула она, поворачиваясь то на Степана, то на черного человека. Вскочила с простыни, брошенной на пол. — Степа, ты где?! А это кто?!

Вопрос поставлен правильно и если смотреть на вещи не единственным глазом циклопа, а стереоскопически, в таком случае следует спросить себя: «В самом ли деле человек предо мной — я сам?»

Варварушка металась по мастерской в поисках одежды, полуоделась, нащупала у двери выключатель, вспыхнул свет. Степан в упор рассматривал человека перед собой. Смотрелся, как в зеркало, ибо тот, другой человек, точно так же напряжённо вглядывался в него. Ещё в темноте по прозрачным ушам стало ясно, что это он сам, а на свету так просто упоительная для художников-любителей точ-в-точность.

— Мамочка! — пискнула девушка и убежала.

Показалось, наступило утро, когда он задал вопрос:

— Кошмарный сон негра — жена рожает белого. Ты кто, а труашник?

Тот человек, застегивая на себе его шорты (нет, его шорты, точно такие же, лежат рядом), ответил:

— Я-то отличник. Вот кто ты, хвостист?!

Понятно, не негр, рождённый белой. Надел шорты и скрестил руки на груди с видом человека, собирающегося устроить драку. Тут последние сомнения исчезли, когда он разглядел круглый шрам на ладони, оставшийся от падения в студенчестве на донышко разбитой бутылки. Что делать, приходится констатировать — перед ним, Бумажным, он сам, Бумажный.

— Ну, я балдею!

Тот, другой Степан, напряженно хмыкнув, поставил турку на плитку, себя же поставил вполоборота к нему, родному. Так становятся к опасному противнику, ожидая внезапного нападения.

— Эй, ты, с парусящими ушами, почему распоряжаешься моим кофе? — попытался максимально разозлить себя.

— Я распоряжаюсь своим кофе! Выпью его, и если сразу после не получу разьяснений, с наслаждением ударю по лицу инвалида детства.

— Что-о-о-о-о?!

— Что слышал! Чёртова мама, самодельная!

— Язва последняя без Цадика на девять сотен! Дьяволица!

Заколотили себя по ляжкам, заходили друг против друга, словно примеривающиеся клеваться бойцовые петухи. Завонял гарью сбежавший кофе.