Многократор - Художник Её Высочества

Степан, понимая тонкость момента, скромно поправляя прозрачные оборочки, вальсировал по стеклянному кокону и рассматривал двойное канопуское искусство. Хозяин и три его друга конвоем двигались следом. Позже Терентий растолковал, что Степан сам был во всём виноват. Умудрился первой же фразой высказать бестактность. Но кто ж его знал, что фасеточные глаза автохтонов воспринимают только черно-белое изображение. Предупреждать надо.

— Почему у вас работы черно-белые? Вы график?

Местная раса похожа на огромных трилобитов, вымерших на Земле давным-давно. Членистоногие то пластались по полу, то смешно сгибались в полукольцо, поднимаясь до степанова плеча. Приняв перевод, они зашуршали усиками по хитиновым покровам друг друга, тактильно обмениваясь эмоциями. Ответ таков: понятие цвета для их организации — физическая теория, выдвинутая учеными буквально в последнее время. С разрешения Великого Отца-Этика проводились определенные исследования-расследования. Степан даже забыл про свои несуществующие оборочки. Вот это да! Что толку, что фасеточный глаз состоит из пяти тысяч маленьких глазков и в сумме природа добивается только идеального стереоскопического изображения. Если ты скульптор, этого достаточно, но пол-вселенной отрезано для тебя. Если ты двойной канопусец, не радоваться тебе нежным переливам перламутра, не понимать радуги, радуга будет смотреться кошачьими царапинами по небу, не читать своей любимой, глядя на пряную живопись заката, стишки о том, что: «Отговорила, понимаешь ли, роща золотая там, багрово-рыже-волконскоитным языком.» Отличная компания дальтоникам, разыскивающим «синюю птицу».

— А вы знаете, господа, что в цветовом спектре мир намного забавней?

Степан деликатным манерам, конечно, первый ревнитель, но как-то трудно светски содрогаться перед таракашкой, хоть мэтр и представился сразу: Триждынародный Разхудожник Мира, удостоенный щекотания усиками по брюшку самим Великим Отцом-Этиком.

— Цвет — узкое понятие для специалистов. А нам сказали, что вы воспринимаете колебания только от и до. Хотя любое существо вашей ойкумены, в силу местной специфики, микроскопичное, способно пользоваться как ультразвуком, так и инфразвуком. Мы говорим о насекомых.

— Один-один, — подвел счет Степан. — Про друзей кухни я не подумал.

Вильчевский бы сухопутного осьминога не стал переубеждать в неполноценности, он бы его, согласно канонам земной кулинарии, отварил пять минут в кипятке, порезал колечками, обжарил в масле с чесноком и съел, запивая винцом. Плевать бы ему на официальный протест Всегалактического правительства.

— Цвет одежд Великого Отца-Этика — единственный цвет, радующий алтарь повиновения!

До сих пор бесстрастный голос переводчика, вроде мелкочастотно затрепетал на этой фразе. А какой, кстати, цвет одежд у Великого Отца? Оказалось, в полосочку. Естественно, черно-белую.

— Оба цвета жизни: свет, произрастающий вместе со счастьем из множества корней, и темнота, произрастающая с несчастьем из одного корня, подчиняются Великому Отцу-Этику! (Белорыбица — мелорыбица, салака — малака, окунь — мокунь, судак — и т. д.)

Степан ответил адекватно в том плане, что: не снимайте очки во время секса. Можно положить партнершу мимо кровати. Напряжение нарастало. Похоже, его начали оскорблять. Вспыльчивый, однако, народец.

— Одетое кончиками пальцев, гололичность, гологрудость, голоплечность…

У инородца хитина толко на ногти и хватило. Срам какой! Здесь не пляж с голой жопой рассекать, здесь храм искусств!

— Ладно, ромалэ, ваши слова одеты в красивые платья, но у каждого в голове своя пуля. Это всё фантики, наши эскарпы и контрэскарпы, вот здесь у нас по-другому устроено, — потюкав пальцем по хитину за фасеточным глазом.

Терентий позже объяснил, что если бы Бумажный случайно не задел нижнюю треть усика, то никто ничего не заметил, а так извини, художник, то же самое, если бы осьминог, до запихивания в кастрюлю с кипятком, успел смазать повару по сусалам. В общем, они подрались. Точнее, Степан не стал дожидаться, когда трилобитики возьмут его в кольцо и защекочут до смерти. Оттолкнул хозяина мастерской и рванул в двери на лужайку, не забыв передать пароль вызова. И себе не забыл:

— Оказалось я бегу в степи за птичкой, полетевшей по звезде. Также звёздность птиц включилась, что побег мой налегке.

Художнички гурьбой бросились вдогонку. Чего Степану было и надо. Он бежал расчетливо, не делая разрыв таким большим, чтобы погоня прекратилась, но и таким маленьким, чтобы преследователям удалось вцепиться сзади. Метров через сто они растянулись цепочкой.

— Мужики, вы искусством занимаетесь, как инструкцию сочиняете. Знаете, что такое инструкция народу, молящемуся светофору? Щас процитирую, — аккуратно сбавил скорость, резко обернулся и — шлёп, ближайшего преследователя по матрацному брюху. Снова припустил. Художники взвыли так, что зафонило на всех частотах переводчика. — Первая картина. Пункт один, дробь три. Лица, то бишь точнисты, находящиеся на территории метрополитена… лучше сказать, на чужой планете, должны взаимоуважаться, уступать места инвалидам, пожилым тараканам, пассажирам с детьми и народным художникам, удостоившимся чести щекотания брюшка усиками Великого Папашки. Приятно, когда к тебе на лавочку в транспорте подсаживается интересная дама. Можно развлекать её разговорами, говорить всякие фривольности, намекать на секс втроем. В особенности, если дама глухая и кутузовская внучка, — отследил дистанцию — шлёп другого, и дёру. — Бережно относиться к сооружениям, оборудованию, соблюдать чистоту, общественный порядок и ни в коем случае не использовать для граффити какой-либо третьей, жизнерадостной краски кроме цинковых белил и сажи газовой. Парни, вы зря обидились на меня, гадом буду! Тут ведь как на это дело посмотреть. А смотреть можно по разному, кому как выгодно. Я в своё время в штутгартском музее картину одну видел. На ней французы с суворовцами сшиблись из-за Чёртова моста в Альпах. Написал её Иоган Зееле. Ясно же, что для него французы — братья-европейцы, с руками растущими откуда положенно, а славяне соответственно — варвары, всю жизнь сморкающиеся в один носовой платок. Французкие солдаты в левой стороне картины, выше, как бы нависая, суворовцы в правой стороне и ниже, типа того, что прогибаются. Лягушатники ухарски ломят вперёд и вниз, флаги реют, а суворовцы отпрянули, почти драпают, половина уже перестреляна. Французкий генерал величественно шпажкой помахивает: сделайте их ребята! А у русского генерала физиономия испуганная, почти описался. На самом деле, исторически-то руссаки тогда французам пачек накидали, мост с ходу захватили и дальше попёрли. Я этого художника потому и запомнил, что ему исторически врать, как срать.{На самом деле Степан зря обидел коллегу. У господина Зееле слева — суворовские войска, справа — французы. С военной формой ясно: не все специалисты, но проглядеть на знамени русских двухголового орла уже не извинительно. У художников в глазах должно профессионально двоиться.} Уф! Ребяты, чем спорить до потери пульса, давайте лучше меняться? Махнём не глядя? Мы вам утюг на время, погладить, а вы нам ветчины на время, покушать. Уфф! Что там менять ухо на рыло… Гадство, ну мы долго ещё будем в догонялки играть?! Если человек надоел, дай ему в долг. Что тебе такого в долг дать, чтоб отстал? — прыгнул назад, шлёп последнего, самого принципиального, но и сам, крестьянин, получил усом по пояснице, как плетью от заботливой барыни. Почему завопил особенно вдохновенно. — Ребя, это вы зря!! Надо же понимать разницу между просто художником и полномочным представителем! У меня же этот… статус! Уф! Если бы наша провинциальная братва знала, что их кто-то представляет, она б мне хоть кастетик какой подкинула на всякий дурацкий случай… фуф! Зря вы устроили шум из-за шоколада… я вам сахаром отдам. Эй Терентирьманыч, забирай Бумажного… а то у меня уже сопля… фу-у-уф… перламутровая от диспута… — выдохся и сел в мыле посреди садов Семирамиды. — Набегался ни с того ни с сего по пустякам. — откхыхнулся со свистом в груди и закончил. — Что такое, к примеру, красный цвет для слепого? Это что-то вязкое, мешающее пересечь улицу по зебре. Или зелёнь. Зелёный цвет, и то если хорошо обьяснят, — это Бялыницкий-Бируля, весна, тополиный пух и конкретные вещи — аллергия, чих, сопли, глаз слезится у кутузовской внучки…