Многократор - Художник Её Высочества

— Уи-и-ий! Хорошо, хорошо, давай поговорим. Только спрашиваю я. Что произошло?

— Ты потерял сознание.

Ласкало слух. С времён мягких ногтей имел чисто теоретическое представление об этом эффекте и два раза грохнуться в обморок в цветущем возрасте, когда еще железные ягодицы.

— Потом?

Абигель глицериново отмахнулась.

— Сама я плохо… Белый снег в голове.

Она вспоминала, а перед Степаном рисовалась удивительная такая, болезненно-фантастическая картинка. Потерял сознание — факт. Когда повис на кабеле, подружка, ломая ногти, отвязалась, привязала свой конец кабеля к трубке ограждения, спустила его тело на решеточку для альпинистов-ремонтников, и, прицелившись к дверце в шаре, сбросила вниз. Теперь происхождение бордовой полосы вокруг груди не вызывает больше вопросов, и сорванная спина не вызывает, а просто эдак припадает здоровьем. Как она его заволокла в шарик, еще можно домыслить. Как сволакивала по винтовой лестнице — тоже. Ярко представился стэп его пяток о ступени. Можно также ухохотаться, представляя, как она тянет его за кабель по разваленным коробками к иллюминатору. Но как она его, тяжелого, смогла вытолкнуть на жестяной борт? Это уж, извините, какой-то шаг из круга или крайняя крайность.

— Так ты куда-то привязала кабель?

— За стеллажную стойку. И ещё раз сбросила тебя.

Блеск! Потом доломав ногти, развязала узел. Последний метр до балкона он тоже пролетел. Понятно, почему ещё болит копчик. Она и коробки собрала? И стекло на место вставила? Он пошел бы с ней в разведку!

— Хорошо. Потом ты повисла на палке с крюком, раскачалась и уцепилась за лестницу?

— А там палки не было.

— Естественно. Чего ради ей быть на месте? В таком случае, как ты спустилась, ёлки-моталки?!

Абигель терла ладонями грязные колени, шмыгала носом, моргала в потолок, вспоминая и мучаясь. Ей самой хотелось свести концы с концами.

— Я-а-а… спрыгнула вниз.

Ну конечно, что он тут думает? Взяла и спрыгнула. Что такого, спрашивается? Если ты из стали сделан. Были у нас, смертных, железный Феликс, который Дзержинский и товарищ Сталин, их то можно было башкой вниз сбрасывать. Подождите, но тогда надо выйти на балкон и найти там ямку семь на восемь, восемь на семь.

— Растерялась сначала, потом разозлилась, потом представила, что я птица и… не то чтобы спрыгнула… а как бы слетела.

«Ты не птица, акын-импровизатор ты! А меня за то, что поддался на провокацию, шпицрутенами надо бы сквозь строй в пятьсот человек прогнать разок. Лучше двазок.»

— Выяснили, что первой болезнью было — несварение, первым лекарством — кипяченая вода. А первым дурнем в случившемся — я!

— Не скажите, пречеловечнейший. Дурак в цирке зарплату получает и премиальные. Набитый дурак чем-то набит. Если набит, значит что-то содержит. Выходит: дурак содержательный. Но если содержательный, значит уже не дурак, по крайней мере полудурок. Дурак своей шкуры не продаст, пристрастный вы наш… Дурак дом построил, а умница купил. Дурацкую голову и хмель не берёт. Отвечаю своею головой, куда деваться.

В дверях боком стоял мужчина, прижимая к животу в почтении снятую, мятую шляпу.

Сутулость его словно поясняла: «Скажите мне: Пст! — и я исчезну».

— Прошу прощения за внезапное антре, но служба-с, преобходительнейший Степан Андреевич, — делая запинающийся шажок вперед. — Должен признаться, меня привел к вам мля… мля… тягостный долг, впрочем, сие не относится к области чувств, мнэ-э-э… Я вижу, здесь обитает человек искусства, мля… если бы я мог льстить себя надеждой, что вы отнесетесь благосклонно к моему пристрастию к изящному, мнэ-э… я бы мог сказать, что ваше соблаговоление будет столько же отрадно для меня, насколько и скучен мой долг… тьфу, моя дурацкая работа!

Как ни занят Степан текущими проблемами, сконфузился достаточно сильно. Еще бы. Он без штанов, чисто папуа-новогвинеец времен колонизации. Тут ещё мерзейшая мысль втеснилась: «Вляпались! Нет алиби!»

— Мамочка говорила: «Терентий, у тебя бес в ногах пятки шилом чешет». О чем я постоянно с ней полемизировал. За что бывал бит, клянусь Афродитой Каллипигой, прекраснопопой.

Сделал еще протекающий шажок вперед.

Степану нехорошо. У них смута и аврал. Оформление выездных паспортов и собирание фамильных драгоценностей, а поперек порыва какой-то службист, ни дна ему ни покрышки. Да еще штаны в противоположной стороне помещения. На это обязательно нужно разозлиться.

— Так, гражданин. Быстро отвернулись! Мы в неглиже.

Посетитель ссутулился больше, отвернулся, да еще деликатно отгородился головным убором.

— Какие церемонии, — за шляпой захихикало. — Я сам подрабатывал натурщиком и, поверьте, насмотрелся на голых. За сим, невместно может быть сказано, но любая дама в неглиже прелестней, чем в глиже, отрежьте мне язык, коли вру. Хотя, если память не изменяет, неглиже — это легкое домашнее платье, а в восемнадцатом веке так назывался костюм для прогулок. Но не будем придираться к словам.

Впёрся тут соглядатай и витийствует. Пока облачался в праздничные брюки, за спиной зашумела вода. Абигель залезла в ванну, включила душ и, не отвернувшись даже спиной, смывала с себя штурмовую грязь.

«До лампочки, выдерге! Но это кто?» Первое, что необходимо выяснить. После штанов, разумеется.

— В чем дело? Кто вы?

Шляпа улетела в сторону. За ней уже держалась визитка. Своевременно. У Степана секундой раньше нога задрыгалась, готовая к гранд-батману под вражеский зад. Дай только повод, а раздражения хватает.

— Незваный гость хуже пьяного немца. Но, многотерпивый Степан Андреевич, войдите и в мое положение. Служба-с. Хлеба-с насущные. Семеро по лавкам, мал мала меньше. Соизвольте принять.

Визитка подана в уважительном полупоклоне, но после него клюнул подбородком в грудь и гвардейски щелкнул каблуками. Гусар на выданье, да и только. Степан прочитал золотые буковки: Головатый Терентий Романович. Ниже, помельче: Инспектор Бумтрамтарарамэлектросети.

— Визитки — моя предикативно-атрибутивная страсть. Я бы выразился, страсть прихотливо вьющаяся, причинно обусловленная. Не желаете осмотреть устаревшие образцы?

Степан не желал, но первая выдрана, на её место прилетели другие. Инспектор подданнически приготовил мизинец, готовый комментировать. Степан невольно бросил взгляд на верхнюю и задержал внимание.

«Что за бредятина?».

Головатый Т. Р., ниже: Заключенный СИЗО, еще ниже: Размышляющий.

Инспектор времени не терял.

— Клянусь Аполлоном, имеет смысл иметь сии церемониалы и в неволе. Сидел-с, презамечательный Степан Андреевич, два месяца, адекватные годам. Не сожалею, ибо вынес, помимо хандроза, философские идеи, по которым живу до сих пор. Повод же к заключению анекдотический. Будет к месту, позже между четырёх глаз признаюсь — посмеёмся вместе.