Многократор - Художник Её Высочества

Встал посреди перехода от станции метро «Университет» правой к станции метро «Университет» левой. Из глаза поползла лакрима по латинской щеке.

— Э, э, — напомнил о реалиях дня художник. — Идемте через дорогу, проникновенный вы наш.

— Вы правы, но я страдаю. К тому времени ногти на моих ногах перестали блестеть. Раньше блестели, что свидетельствует о душевном и физическом здоровье, а стали загибаться. Иду по кухне — загибаются, мутные, и стучат по линолеуму.

— Может, всё же про жену? — подправил Степан.

— С небесным наслаждением, справедливый. У Пульхерии был брат. У брата жена. У жены подружка. Она и стала моей второй женой. О, Натанаэль! Занимала четверть пульхерьевского объема. Но любил я её в четыре раза больше. Любил беззаветно!

Они перерезали по зебре Ломоносовский проспект от левой станции метро «Университет» в сторону цирка.

— У меня маниакальное ощущение, что мы по крайней мере неделю знакомы. Не приятельски-фамильярно, но прецизиозно-мистически, клянусь сторуким Бриареем.

«Если хлопнешь двумя руками — возникает звук. Каким будет звук, если хлопнуть одной рукой?» Дзен-буддистский коан, на который ученик обязан мгновенно найти ответ. Параллель прямая. Проблема разрешалась самым неожиданным образом. Вместо грамотного отступления сначала разборки с любимой, потом с третейским человеком. Ну не коан ли это? Если хлопнуть одной рукой Пульхерию Фаллалеевну — рассыпчатая задница еще долго будет чувственно содрогаться.

«Не-ет, идем-беседуем словно Пегилен и Великая Мадемуазель. Да еще в сторону позиций контры. Я протеже и увяз уже по уши. И Аби ехидина какая-то, позорящая королевский род.»

— Как я убивался! Как не убиваться? Первая жена умерла, противная работа, вторая погибла. Можно сказать, нелепо, но принимая во внимание, что любая смерть — лишь банальный конец, подавился ли ты пельменем или трогательно умер великим Леонардо на королевских руках. Несчастный случай. Работала на конфетной фабрике, брала пробу и упала в чан с шоколадом.

— Как в чан..?! — воскликнул Степан. Очень уж экзотическая смерть.

— Вот так-с! Мне позвонили, я прилетел на такси. Господи, ужасное боди-арте! Дальше вообще говорить даже не могу..! — рассказчика согнуло, кисть флюгером вихлялась в клапане в смысле: вуаля, а что можно сделать в этой ситуации? — Пробовали вымыть, да какое там. В носу шоколадные пробки, в ушах пробки, не штопором же их вытаскивать. В других сокровенных местах… Больше пару — кожа, что с гуся, слезет. А так хоронить не по-человечески. Подумали-подумали с её подругами, она сирота, договорились с начальником цеха и макнули любимую еще раз в шоколад. Так и похоронили сладкую женщину. Лежит теперь, родная, в шоколадной мумии на Троекуровском кладбище. И египетских цариц грешным делом вспомнишь в саркофагах, и «Сникерс».

Абигель расхохоталась так, что перепугался сенбернар на выгулке. Степан расфыркался, не забывая про сорванные мышцы. Но с трудом сдерживался, чтобы не перейти на банальное, как смерть, ржание.

— Ну, дорогой фокусник, поддели вы нас!

Престидижитатор щелкнул пальцами — в них зажглась бенгальская искра.

— А если я правду рассказал, преприятнейшие?

Распахнулась дверь.

— Терентий, ты уже клюкнул. Ну-ка, в такси — и домой.

Инспектор непрекословит и откланивается.

— Проходите, молодежь. Тю-тю-тю, подожди, не вались, я тебя раздену. Да что с тобой? Терпи казак, атаманом будешь, — положила тёплые ладошки на его глаза. — Разве можно за себя не бороться? Чтобы больше ты этого не делал, я накажу тебя китайской казнью. Будешь улыбаться пятнадцать минут. Приказываю — улыбайся! Улыбайся, говорю, щас как бэцну!

Время пошло и разулыбался, спасу нет. Даже рот заболел.

— Ку-ку, свидание через минуту.

Открыл глаза. На потолке трусливо дрожали солнечные зайчики. Повернул голову к левому плечу — закрытая дверь, уронил к правому — в окне кипятится летний день. Взлетающая воробьиная стая разорвалась надвое, прошла дама с кошкой на руках, за деревьями блестел стеклянными боками цирк, за цирком неслись разноцветные лысины автомобилей.

Опасливо поднял руку — ничего. Поднял обе руки, сдаваясь, — ничего. Спрыгнув с кушетки, сделал два притопа, три прихлопа. Да ничего! Ощущение, будто тридцать лет и три года валялся на полатях Илья Муромец, саморегулировался, саморегулировался во сне, а ссаморегулировавшись, вскочил добрым молодцем для подвигов ратных, проснулось классовое сознание, подайте нечистое рыло, кулаки чешутся.

— Выстирали?

В дверях стояла женщина в натянутой загорелой коже. От неё исходила благодать и хорошее настроение. Возраст средний, но неопределенный. Если женщина следит за собой, её возраст всегда минус четвертинка от прожитого.

— Где я? — задал до сих пор актуальный вопрос.

— Где-где… В Катманде! Давай-ка для начала поздороваемся по-людски. А то я двери настежь — а мне на руки перепоясанную бандероль, нате вам!

— Здрасьте.

— Добрый день, молодой человек. Как дела после массажика?

— Как послезавтра.

После обмена любезностями снова уложила его на кушетку, приказала закрыть глаза и расслабиться. Очень приятно! Пальчики, с проворством ручья, укрывающие грудь, мурлыканье:

— Как сквозь жилки голубые льется розовая кровь, — перевернула молодца на живот. — На ланитах огневые ямки врезала любё-офь.

Степан рассупонился, обвис локтями, по-кошачьи жмурясь в пространство.

— Извините, как вас звать по отчеству?

— Без отчеств. Не люблю. В гроб лягу Элечкой.

— А правда, у вас бабушка была знаменитой знахаркой?

— Правда. А ты хотел у меня увидеть пузырьки со слезами любовников и закрещенные горшки с чертями? — теперь от её ладоней исходил вулканический жар. Заставила сесть и мяла плечи. — Остатки жира уберем гороховой мукой, вотрём пот металлов — мумие в эти скверные защемлины.

— Мне приснилось про китайскую казнь? Это гипноз?

— Хто усрався? Фирма веников не вяжет и секрет не продаёт. Оглядись-ка, деточка.

Степан ахнул. Вместо фиолетовой полосы на груди розовел еле видный след-остаточек. Кожа встала заусками и осыпалась под пальцами.

— Ну вы шпециалист — пальчики оближешь. А слабо будет волосяные луковицы укокошить? Бриться надоело каждый день до чёртиков, а борода противно колется, хоть челюсть отрывай.

Смеялась она мило, прикрываясь по-деревенски ладошкой.

— Человеческое тело — всего лишь пространственно-временная комбинация различных элементов. Давай спробуем.

В соседней комнате что-то свалилось с кастрюльным звуком, поднялся шум неизвестного происхождения, и в дверь ударило раз, другой, будто кидали в нее тугой ком одежды. В очередной раз дверь поддалась кому и открылась. В комнату влетел щенок. Он винтом носился в ногах, пытался дослюнявиться до рук, домогаясь общения всячески.