Константин Бояндин - Последний час надежды

— Снимай туфли и брюки, — велела она. — Примешь душ, а потом продолжим.

Я смотрел в её глаза, не решаясь расстегнуть ремень.

— Я увижу что-то новое? — осведомилась она, продолжая улыбаться.

Была не была. Сбросил с себя всё. Ощутил, что от меня несёт кровью и потом. Зажмурился, сжал зубы. Только бы не покраснеть. Открыл глаза. Ники осматривала меня — как медсестра, почти без эмоций.

— Повернись, — я подчинился. Она молча вручила мне охапку полотенец. Открыла передо мной ту самую дверцу. Точно. Все удобства — не без тесноты, но пользоваться можно.

Ники показала, как там всё включается, и ушла, закрыла за собой дверь. Мыться было очень больно, но я не осмелился бы попросить её помочь. Похоже, она это понимала. Как ей удаётся так перевоплощаться?

Минут за пятнадцать я справился. Со всеми естественными потребностями. Остались неестественные, подумалось отчего-то. Мне захотелось рассмеяться, истерически захохотать. Долго боролся, пришлось сесть прямо на пол, прижать ладонь ко рту. Если снаружи слышно, какие звуки я издаю, там решат, что пора вызывать «скорую». Или полицию.

Пришлось ещё раз умыться. Когда я вышел, полотенце вокруг талии, Ники молча указала на всё тот же диван. Теперь там была постелена простыня. Она протянула руку к полотенцу, моей единственной одежде. Я поймал её руку.

— Не валяй дурака, — посоветовала она. — Ничего не отниму, не бойся. Тебя избили, забыл? Я просто осмотрю.

— Ты ещё и врач?

— Немножко. Давай, ложись. Если смущаешься, закрой глаза.

Я так и сделал. В смысле, отдал ей полотенце, улёгся и закрыл глаза. Боль постепенно проходила. Пальцы Ники были тёплыми, их прикосновения — приятными. Настолько, что я стиснул зубы. Звуки, которые хотелось издать, можно было бы понять превратно.

— Перевернись на живот, — услышал я. — Медленно. Осторожно. Дай, я помогу. Всё, не шевелись.

Наконец, мне позволили усесться. Ники кивнула в сторону стола. Там лежала одежда — летний костюм, светлая рубашка. Светлые же бельё и носки, кремового цвета туфли. Святая матерь божья, откуда всё это?!

— Брюс, — она присела передо мной. Не улыбалась. Прикоснулась ладонью к моей щеке. — Это всё происходит. Это всё на самом деле. Просто поверь, что это так.

Я посмотрел в её глаза… серые, бездонные… и кивнул.

— Я всё объясню, — она придвинулась ко мне. Я закрыл глаза. Ощутил, как её губы коснулись щеки… мягкое, тёплое прикосновение. — Обещаю. Но вначале нам всем надо прийти в себя.

— Справишься? — указала на одежду. Разумеется, справлюсь. Она достала из другого чемодана несколько свёртков, положила на стол, рядом с моей одеждой. — Если не трудно… убери чемоданы. Вон туда, под стол. Там увидишь.

Сбросила с себя одежду (я предпочёл отвернуться) и скрылась за дверцей. Тихо зашумела вода.

Я оделся, не без труда. Всё оказалось впору. Что за колдовство? Откуда она знает, что и какого размера я ношу? Под столом обнаружились отсеки, оба чемодана прекрасно влезли туда.

Интересно, куда она дела старую одежду? Свою сумку я увидел в том самом отсеке, куда перетащил чемоданы. Проверил, документы на месте. Денег негусто, триста евро. Прямо скажем, совсем негусто. И билет, билет на поезд, которым я так и не уехал. Проклятье. Через сутки меня начнут искать. Через трое — поставят на уши всю полицию Галлии, с матушки станется.

Я отыскал, где именно на стене пульт управления и отыскал, как управляют плафонами. Страшно удобно! Сделал освещение чуть желтее, не таким холодным. Отодвинул краешек занавески, выглянул. Ночь. Непроглядная, небо затянуто облаками. Поезд несётся со страшной скоростью, а вагон почти не трясёт. Наверное, я всё-таки сплю.

Отодвинулась дверца, появилась Ники. Она не стала обматываться полотенцем. Я поспешно отвёл взгляд.

— Брюс, — она бросила полотенце на пол, подошла ко мне. Я взглянул на неё, медленно поднял взгляд. Раз взглянув на её тело, глаз не отвести. Я с трудом подавил наваждение, закрыл глаза. Она присела. Всё те же запахи. Жасмин, полевые цветы, морская соль…

— Тебе не нравится то, что ты видишь?

— Нравится, — признал я. — Слишком сильно. Думаю, ты знаешь.

— Открой глаза, — попросила она. — Просто смотри.

Я медленно поднялся. Открыл глаза. Доминик явно что-то сделала с собой или со мной — я смотрел на неё, но внутри не поднималось первобытного, животного жара, рассудок оставался ясным. Просто было приятно, очень приятно. Хотелось смотреть, и смотреть, и смотреть…

Она протянула руку, сжала мою ладонь своей. Кивнула и отошла к столу. Принялась разворачивать свёртки. Я убрал простыню с дивана, некоторое время думал, куда это девать. Увидел под сидением такие же отсеки. Там было всё — покрывала, одеяла, постельное бельё…

Когда я обернулся, Доминик уже оделась. Тот же стиль — лёгкие тонкие брюки, такая же полупрозрачная блузка. Туфли и пиджак, взамен куртки. Уши её оказались украшены серебряными серьгами, на пальцах — несколько колец. Все из камня. Чёрное, зелёное и тёмно-синее. Смотреть на неё было одно удовольствие.

— Что теперь? — поинтересовался я. Доминик подошла к двери, что-то тихонько шепнула — в микрофон? Нажала на большую тёмную кнопку.

— Ужин, — пояснила она. — Или завтрак, не знаю. Через десять минут.

Она уселась рядом со мной, положила голову мне на плечо. Затихла. Я сидел, наслаждаясь тем, что жив. Тем, что проходит боль. Ощущением её тепла. Вопросы копились и множились в голове, но я ничего не спрашивал. Просто сидел и ждал. Слушал её дыхание и ждал.

Ужинали мы молча. Слава всем святым, еда была достаточно простой, чтобы я смог с ней управиться. Но как всё было вкусно! Названий этих блюд я не знал. Несомненно, нужно набрать побольше воздуха, чтобы произнести их за один раз. Я узнал только свинину, вымоченную в вине и поджаренную, со сложным гарниром из овощей и терпким, приятным соусом. Остальное… так, мог гадать, что там. Сумел есть медленно и с достоинством. Так, как ела сама Ники.

Когда посуду унесли и на столе появились чайники, чашечки и десерт, Ники вновь словно подменили. Она собралась, стала бесстрастной и сосредоточенной. Но взгляд оставался взглядом человеческого существа.

Она разлила чай по чашкам, мы уселись. По обе стороны от угла. Чай источал слабый запах жасмина… как ей нравится жасмин! Тончайший костяной фарфор, серебряные ложки. Даже просто смотреть — уже доставляет удовольствие. Я и смотрел. Отпил, поставил чашку, закрыл глаза. Вкусно. Словами не описать.

Ники сидела, склонив голову. Я обратил внимание, что на крохотных серебряных дисках в её серьгах, «монетках», изображён всё тот же лев со скорпионьим хвостом. Изумительнейшая, искуснейшая работа. Мне показалось, что «монетки» инкрустированы крохотными камнями — бриллианты? Корунды? Отсюда не понять.