Андрей Корбут - Гражданская война

-- Все началось со звонка моего давнего приятеля Вильяма Скотта, он предложил мне проехаться за город...

Я поведал ему далеко не все, умолчав едва ли не о самом главном, о том, что происходило в замке, но именно это и интересовало Шали.

-- Итак, в замке вы не были... Или были?

-- Мы просто не рискнули... У моста мы стояли, наверное, с полчаса, или больше, пока не пошел дождь...

-- И потом увидели мотоциклистов и поспешно ретировались...

-- Да, именно так.

По-видимому, я не убедил его в своей откровенности.

-- Мсье де Санс. Вы сами пришли ко мне и поэтому правила игры устанавливаю я: или вы говорите со мной, как на исповеди у священника, или мы с вами расстаемся, -- твердо заявил детектив.

Думаю, вы понимаете, как трудно было мне решиться на рассказ о гильотине! Пауза затянулась...

-- Речь идет об "Адаме и Еве"? -- ошеломил меня своей догадливостью и осведомленностью Роже Шали.

-- Да.

Теперь держать паузу настал черед детектива. Он снял очки, достал из нагрудного кармана пиджака сверкающий белизной, с золотой ниткой, платок и принялся тщательно протирать стекла, затем поднял на меня подслеповатые глаза и подвел итог:

-- Это обойдется вам в 500 тысяч франков... И я найду для вас убийцу Анри и тех, кто охотится за вашу дочь...

Сумма была огромная, но торговаться не имело смысла...

-- Когда мне прислать счет?

-- Наличными! Половину в течение трех дней, половину после завершения дела.

25.

Последующие две недели прошли относительно спокойно. Хотя у палаты Патриции по-прежнему дежурил полицейский, я, ни на кого не надеясь, все дни был рядом с дочерью. Ночами меня сменял Карл, он пристроился в соседней палате. Я же уезжал домой.

Дважды или трижды я ночевал у Филидора. И, надо сказать, что, время проведенное со старым другом, укрепило мой пошатнувшийся было после всех потрясений дух. Казалось, среди ночи, на которую стала похожа моя жизнь, забрезжил рассвет, и я радовался избавлению от долгого сна.

Во второй день пребывания Пат в больнице вновь приезжал Скотт, но, столкнувшись с весьма прохладным с ее стороны отношением к нему, уехал он очень быстро и больше не давал о себе знать. Что-то произошло и между двумя подругами -- Элен и Пат. Они долго о чем-то спорили, а после Элен вся в слезах выбежала из палаты. Она приезжала в больницу до меня, ранним утром, и обо всем этом мне рассказал Карл. В тот же день я послал моей возлюбленной огромный букет белых роз. Я чувствовал, что ей плохо... Она вернула розы, сопроводив их более чем отчаянной для меня запиской со словами: "Прости и забудь!". И я не стал домогаться встречи с ней: то ли во мне заговорила уязвленная гордость, то ли жизнь брала свое и я уже не был шестнадцатилетним Ромео, безумствующим от любви, то ли груз проблем на душе был и без того слишком тяжел. А еще через день... Да-да, на четвертый день в Сен-Клу сред ночи нагрянул Роже Шали -- его интересовал Артур Крайс. Почему -- не знаю. Что-либо вытянуть из детектива мне не удалось. Он говорил, что пока рано открывать карты.

Итак, спустя две недели, в уик-энд, неожиданно объявился Рейн. Было шесть часов утра. Я принял его в домашнем халате и тапочках на босу ногу, провел к себе в кабинет, и только тогда, окончательно проснувшись, заметил, насколько он осунулся, похудел -- на изможденном лице его лишь горели глаза и выделялся заострившийся нос.

"Да, он болен, и тяжело!" -- подумал я.

-- Я плохо выгляжу? -- спросил Рейн, верно читая мои мысли.

-- Неважно, -- уклончиво отвечал я.

-- Все чертовски банально: мне необходимо соблюдать режим и диету, а эти господа не изверги, но и не из благотворительной организации...

-- Рассказывайте, все по порядку.

-- О чем... Рассказывать нечего. Помню удар по голове, а после яркий свет в лицо. Когда я очнулся дома, оказалось, что прошла неделя, еще неделю я зализывал раны...

-- Вас пытали?

-- Нет, нет... это я так, образно, о ранах... Все дело в язве. Но не будем терять время. Я нашел Томашевского, -- Рейн выжидательно заглянул мне в лицо, затем, будто куда-то опаздывая, сказал скороговоркой:

-- Он живет на NN, живет один, при этом пьет безбожно.

-- О профессоре вы сообщили еще тогда, -- заметил я, -- труднее было найти бар, из которого вы звонили.

-- Убейте меня, ничего не помню.

-- Но это не все: совершенно случайно я наткнулся на Томашевского и вечером того же дня нанес ему визит, правда, не оговаривая его предварительно. Увы, ничего нового, касающегося нашего с вами дела. Он назвал Скотта жуликом, как-то еще, весьма нелестно. О Рейне же, вашем отце, я не спрашивал, не получилось, наверное, я просто неважный сыщик. И все же о самом Томашевском я узнал немало интересного. Не исключено, что все эти годы он находился под колпаком у спецслужб, и стоило вам приблизиться к нему, как вас тут же взяли в оборот. Хорошо еще, что все обошлось.

-- Почему тогда эта участь миновала вас?

-- Одно из двух: либо мне повезло, либо они не хотят связываться с Куеном.

-- С Куеном? -- спросил Рейн.

-- Старая история, которой интересуется Интерпол, но так или иначе касающаяся Томашевского

-- Неужели снова тупик, -- обхватив руками голову, опустив глаза в пол, пробормотал Рейн. Мне даже показалось, что он задремал, так надолго он замолчал и таким ровным стало его дыхание. Не скоро я вновь услышал его голос, он говорил с надрывом.

-- Морис, Томашевский несомненно знает моего отца, как знает его и Скотт, мы же топчемся на месте. Все время топчемся на месте...

-- Знаете, о чем я сейчас подумал: раз в этом деле замешан Томашевский, то здесь должно быть только одно связующее звено -- мутанты.

-- Но это ничего нам не дает.

-- Как сказать... А если предположить, -- рассуждал я, -- что и неизвестный, и спецслужбы, и мутанты, и Рейн, все они искали одно и то же -кейс, в котором были черновики профессора.

-- Значит, вы полагаете, дело в кейсе?

-- Возможно. Судя по тому, как развивались события тридцатилетней давности, жизнь вашего отца стоила тогда немного.

-- А если кейс у Томашевского?

-- Маловероятно... Но, несомненно, он может знать, где этот кейс.

-- Кстати, утром Томашевский часа три гуляет по набережной, и у нас будет время обыскать его квартиру.

-- Это ничего не даст, уверен, ее до нас обыскивали, и не однажды... Но поедемте.

Через час мы были в Иври.

-- Сбавьте скорость, вот он, -- воскликнул Рейн, увидев на набережной сидящего на скамейке Томашевского. В строгом сером костюме, белой сорочке, гладко выбритый... Я не узнал бы его -- то был другой человек.

-- Теперь поехали, он будет здесь еще как минимум до девяти.

-- Рейн, он не показался вам странным?

-- Кто знает, может быть, у него сегодня день рождения.

Машину для страховки мы оставили за квартал до квартиры профессора. Шли быстро, но ближе к дому шаг замедлили. Оказавшись у дверей, оглянулись по сторонам -- улица была безлюдна.