Андрей Корбут - Гражданская война

Дверной замок не доставил Рейну хлопот.

-- Вы случайно не взломщик-профессионал? -- подивился я.

-- Очень старый замок -- имея сноровку, любой откроет его в два счета.

Рейн остался внизу осматривать прихожую, (если ее вообще можно было назвать прихожей) я поднялся наверх. Увиденное вернуло все ту же тревожную мысль:

"Что случилось сегодня с Томашевским?"

Комната преобразилась. В сущности, изменить здесь что-либо коренным образом было невозможно, и тем не менее вдоль стены примерно выстроились ряды пустых бутылок, на диван был накинут потертый выцветший плед, свежими газетами был застелен стол.

" А на столе лежал незапечатанный конверт.

Это было письмо, написанное Томашевским.

-- Рейн, сюда! -- позвал я.

Почти страницу профессор рассуждал о бренности всего живого и о его, Павла Томашевского, предназначении на этой земле. Больший интерес представляла концовка письма:

"..Наверное, я оказался слаб духом, неподготовленным к той схватке, которая именуется жизнью. А слабому в этом мире нет места. Значит, так тому и быть. Через мою судьбу прошли только двое людей, которые были мне по-настоящему близки -- моя сестра и ее жених Вильям Скотт. Но смерть отобрала у меня Анну, а затем я сам порвал с Вильямом. Сейчас, когда жизнь на исходе, я думаю: может быть, нелепой была моя принципиальность? Право, не знаю... Но я прощаю ему все, даже то, что, наверное, прощать не должен. С надеждой, что, быть может, он распорядится моим наследием на пользу человечества, я оставляю ему все... "Анна и Вильям"

Павел Томашевский.

16 августа 20... года".

-- Это его завещание, Рейн.

-- "Анна и Вильям"... Что он хотел этим сказать?

-- А что если это код... Только к чему?

Внизу послышался шум открываемой двери.

26.

В квартиру вошли несколько человек. Поторапливал визитеров чей-то грубый, принадлежавший явно не профессору голос. Заскрипела лестница. Времени на раздумье у нас не было. Выход же мы нашли едва ли не самый банальный-- спрятались в шкафу. Затаив дыхание, напрягая слух, мы ждали развязки.

Первым кого я увидел, через щель неплотно закрытой дверцы, был мужчина в белой рубашке с короткими рукавами, в шортах, причем все время повернутый ко мне спиной; вторым -- профессор.

-- Господин Томашевский,-- начал чей-то вкрадчивый голос, -обстоятельства вынуждают нас вернуться к нашему разговору... К чему упорствовать? Мы всем обеспечим вас. Вы же ученый! Ученый -- и сидите без дела!

-- Я хочу Бургундского, -- глядя в пол, недовольно молвил Томашевский.

-- Сэм, налейте профессору, -- приказал вкрадчивый голос.

-- Да, да, юноша, это за шкафом, -- подсказал Томашевский.

Кто-то, очевидно, Сэм, надавил рукой на дверцу шкафа, прикрыл ее, сам того не желая. Но как только руку отняли, эта проклятая дверца, верно, играя с нами злую шутку, отошла назад. Теперь щель стала шире, и стоило профессору или кому-нибудь из тех, кто пришел с ним, бросить сюда заинтересованный взгляд, сразу обнаружили бы меня, а затем и Рейна: в шкафу почти не было одежды, и при всем желании мы не могли бы воспользоваться ею как ширмой. Даже удивительно, как в те минуты мой мозг не утратил способности думать: "Уж не парни ли это из "XZ"? Сколько же их там? Они предлагают ему возобновить работу; вряд ли у них что-то получится. Томашевский поставил на этом крест. А что если кейс у Скотта? Если и нет, то по меньшей мере он знает, где кейс, иначе завещание не имеет смысла. Почему они до сих пор не вышли на него? Ведь он был женихом сестры Томашевского. Обязаны были на него выйти...".

И снова я услышал чьи-то тяжелые шаги на лестнице, и затем грубый гортанный говор, что услышал первым.

-- Как дела?

-- Профессор наслаждается Бургундским, -- ответил вкрадчивый голос.

-- Профессор, вы злоупотребляете нашим терпением. Кстати, не ответите ли на некоторые вопросы. Первое: кто такой доктор Рейн? Второе: кто его убил?

-- Вам же известно, что я не убийца.

-- Профессор, факты -- упрямая вещь. Вы вошли в дом следом за доктором Рейном, а минуту спустя выбежали, будучи крайне возбуждены, сели в машину и умчались в неизвестном направлении. Все эти годы вы весьма успешно скрывались от полиции, жили под чужими документами. Пожалуй, вас пора отдать в руки правосудия... Или нет?

-- Оставьте меня... Мне уже все равно.

Я хорошо видел, как менялось лицо Томашевского: безразличное, оно вдруг стало зеркалом страданий, но скоро просветлело, приняло печать застенчивой решимости и злой иронии.

-- Время уходит, -- произнес гортанный говор.

Но Томашевский словно ждал этих слов. Рука его лежала на боковом кармане пиджака. Какое-то неуловимое движение -- и в ладони у профессора оказался крохотный пистолетик, который он направил на себя... Выстрел напомнил писк комара... Потом он медленно сполз со стула, губ коснулась вымученная улыбка.

-- Проклятье! Куда ты смотрел, Сэм! Шер, да сделайте же что-нибудь! -кричал и перепуганно, и с яростью, гортанный говор.

Первым к профессору бросился Сэм: склонившись над ним, он пытался нащупать пульс; затем, наверное, Шер, чернокожий крепыш с широким приплюснутым носом, он присел рядом на одно колено. Но через минуту Шер своим вкрадчивым голосом вынес безжалостный вердикт: "Он мертв!", "Точно, конец," -- согласился с ним Сэм.

А затем все закружилось в дьявольской круговерти, и я не скоро понял, что же происходит.

Все началось с короткого возгласа "О-ох!" и грохота падающего тела. Следующим был Сэм -- не успев поднять глаза на дверь, он рухнул сверху на Томашевского. Только Шер метнулся к дивану, на ходу выхватывая пистолет, но тут же дико изогнулся, упал, прополз с метр, ударился в судорогах головой о пол и замер.

На какие-то секунды все стихло. Потом кто-то прошелся по комнате, вслед за чем моему взору открылся бородач с огромной рыжей шевелюрой и безносый. Его могучее тело облегал блестящий комбинезон, но вместо рук, словно змеи, извивались щупальца, по одному слева и справа, достигающие ему до пояса. Теперь настал и его черед склониться над телом профессора. По-видимому, убедившись, что тот мертв, бородач подошел к окну как вдруг обратился к кому-то еще:

-- Черт возьми! Быстрее...

Как только они сбежали по лестнице, и хлопнула внизу дверь, Рейн прошептал на выдохе:

-- Кажется, ушли...

-- Кажется, самое время уходить и нам, -- заметил я, но все таки решился осмотреть Томашевского и тех, кто с ним был. Рейн встал у окна.

-- Морис, вот они,-- окликнул он меня.

Опустив на пол голову Шера, я возник за спиной Рейна.

-- Двое... Да, это они...

Они шли по противоположной стороне улицы, ближе к реке; один из них был, несомненно, бородач,-- я без труда узнал его по рыжей шевелюре, второй был в долгополом легком прозрачном плаще с оттенком серого, стройный, русоволосый, или поседевший. Они поравнялись со стоявшим на обочине желто-зеленым фургоном, и тогда бородач, развернувшись, сильным движением открыл дверь. Раздались выстрелы. Бородач отшатнулся, сделал шаг назад и упал вперед лицом вниз. Человек в плаще исчез в фургоне.