Яна Дубинянская - Письма полковнику

Но, знаешь, у меня почему-то не получается писать просто, неизвестно для чего и неизвестно кому. Привычна. Наверное, вредная. А полезными они и не бывают, ведь любая привычка — то, что сильнее нас. Не удивляйся, я не сама такое придумала. Это Мишины слова. Наверное, я потому и засела сейчас писать, что всё чаще ловлю себя на его словах, мыслях, выводах… Ничего удивительного, у Миши интересная, полноценная жизнь: исследования на разработках, эксперименты, часто еще и экспедиции на неделю, а то и больше. Мы с маленьким его почти не видим. Если б не Драго, мы бы вообще ничего не видели, даже моря. Только тезеллит. Как я ненавижу этот тезеллит, если б ты только знал…

В поселке скучно. Раньше я дружила с несколькими разработческими женами, а потом поняла: они точь-в-точь как синьориты. Улыбаются, стараются услужить и втереться в доверие — Миша ведь большой начальник! — а сами тихо нас ненавидят. Особенно меня, им же давно известно, что я принцесса. Наша с тобой ссора — предмет для сплетен на всю, наверное, оставшуюся жизнь. Противно.

С их мужьями, разработчиками, хотя бы есть о чем поговорить. Они уже совсем меня не стесняются и обсуждают в моем присутствии то, что сейчас делается в Исходнике. Многие из них завербовались в Срез только потому, что не смогли вовремя эмигрировать из страны. Боже мой, какая я была дура… Верила, как маленькая, твоим газетам. Правда, справедливости ради должна признать, меня обманывал не ты один. Все меня обманывали. Все знали, что я тебя пишу. Маленькая дурочка. Преданная дочь.

Как подумаю, сколько людей пострадало из-за тех моих писем… Начиная с самого детства: например, тот мальчик, Вилья, мы дружили, он что-то там сказал про моего учителя, я тебе об этом написала, — и где он сейчас?.. его мать, кастеляншу, сразу же убрали из замка, теперь я понимаю почему. Я всё понимаю, папа. Этого письма ты никогда не прочтешь. И я могу писать правду.

Панчо говорит, что ты преступник. Что более кровавого режима не знала не только наша страна, но и вообще весь Исходник. Я думаю, он преувеличивает, Панчо вообще очень романтичный… до сих пор верит в Срез и его нереализованные возможности. И очень уважает Мишу.

Его уважают все. Правда, не все почему-то любят. Не понимают, как он после всего, что случилось, остался на должности главного координатора исследовательских работ. Как он договорился с тобой, папа? Я всё время забываю его спросить. Мы так редко видимся… ни о чем не успеваем поговорить.

Миша строит дом на склоне, над тезеллитовым полем, осенью мы должны туда переехать. Скорее бы. Здесь совершенно нечем дышать, жарко, и маленький кашляет. Хорошо, что Драго каждый день вывозит нас к морю. Его малыш уже учится летать. Так интересно наблюдать за ним! Особенно потому, что…

Ладно, об этом напишу в следующий раз. Маленький проснулся. Не дракончик, а… что-то я совсем запуталась. Почему-то почти никогда не называю нашего сыночка по имени. А его зовут Коленька. То же самое, что Николас. Миша предложил так назвать.

Всё, иду.

Девчонки молчали, все до единой. Впервые с начала съемок — да где там, с самого первого отборочного тура! — в их толпе не было слышно ни звука.

Невозможно. И страшно.

Они сидели всё на той же лавочке в вестибюле, как в первый день, когда приехали сюда. Только теперь едва на ней помещались, потому что добавилась Дылда. И еще потому, что никому, ни под каким предлогом, ни на секунду нельзя было встать.

Сторожил тот, что был моложе остальных, смуглый чернявый парень, даже красивый. Так Марисабели показалось с начала, до того, как она поняла. Сразу никто не понял. Все думали, что так и надо по сценарию, просто их забыли предупредить, или, может, специально не захотели, для естественности. А дольше всех не въезжала Дылда, она вообще не успела разобраться в съемочном процессе и учудила такое…

Дылду Марисабель со своего места не видела, но знала, что у той синяк на пол-лица. В другое время можно было бы хихикнуть: так тебе и надо. Сейчас не получалось. Уж Дылда-то попала совсем по-глупому, обидно, случайно, ни за ломаный грош.

Слева помещалась Славка. Справа — Каролина, у которой были самые длинные ноги, и колени чуть ли не упирались в подбородок. Впрочем, у самой Марисабели ноги тоже затекли и онемели, а до этого страшно болели, ведь не шевельнуться, и сапоги на шпильках. Утром Крокодилица сказала, что весь материал с драконом в браке, нужно переснимать. И они только-только успели переодеться во вчерашнее, в черную кожу со стразами…

Сделать визаж успели только Ленке. И Славке — наполовину.

Она сидела, повернувшись к Марисабели ненакрашенным глазом. Он двигался туда-сюда, отражая неспешный проход вдоль скамьи чернявого парня в бандане, с автоматом наперевес и со свежим шрамом на всю щеку.

Дылда была уверена, что ее снимают. В жизни она стопудово не сотворила бы ничего подобного, десять раз успела бы передумать. А так — шагнула прямо навстречу автоматному дулу, размахнулась и перетянула бандита по физиономии двухвостой плеткой.

Странно, что он тут же не выстрелил. А только вскрикнул, по-детски схватился за щеку, а затем вмазал Дылде со всей силы, так, что она отлетела в угол вестибюля.

И до нее наконец дошло. Дошло до всех.

Их всех согнали в вестибюль. И девчонок, и колдовавших над ними стилисток с визажистками, и техперсонал, ошивавшийся вокруг, и операторов ночной смены, которые дрыхли в номерах, и поддатых с утра осветителей, и административную группу, как раз прохлаждавшуюся в ресторане, и Крокодилицу с продюсером, на которых жалко было смотреть… Круче всех вывернулась, конечно, Женька. Которую они вчера все-таки выперли из шоу абсолютным большинством голосов.

Фотографша Машка несколько раз щелкнула происходящее из-за колонны; один из террористов заметил, дернул за объектив, порвав ремешок о Машкину шею, хотел засветить пленку, а сообразив, что аппарат цифровой, просто приложил его с размаху о стену. Машке, можно сказать, тоже повезло. Не меньше, чем Дылде.

А Федора Брадая не было. Как обычно. До последнего.

Марисабель, зажатая на лавочке между неестественно молчаливыми девчонками, под хмурым взглядом чернявого со шрамом, успела придумать: вот Федор врывается сюда во главе группы захвата, и вопли, и стрельба, и он подхватывает ее на руки, закрывая своим телом… Тут телеведущий и появился. Под дулом автомата, с заломленными за спиной руками, помятый, растерянный. Его провели через вестибюль, и всё. Больше Марисабель его не видела, как ни вертела головой, как ни вытягивала шею. Даже попыталась приподняться, но парень в бандане так на нее глянул, что она сразу поняла. И больше нарываться не стала.