Яна Дубинянская - Письма полковнику

Сдержалась. Хотя, судя по выражению лица пухленькой Беллы, малейшего поощрения было бы достаточно, чтоб информация полилась сплошным потоком. Однако вряд ли эти сведения претендовали бы на достоверность. Совсем другой тип.

Они вошли на виллу. Уже в прихожей босым ногам стало холодно, несмотря на ковровое покрытие: обыкновенный мрамор. Наблюдение отозвалось у нее внутри парадоксально теплым, одобрительным чувством. Впрочем, это всего лишь черный вход для прислуги. Можно не сомневаться, что хозяйские помещения прямо-таки дымятся от тезеллита.

Посмотрим.

— Проходите сюда. Я сейчас.

Эва опустилась в кресло. Комнатушка была маленькая, плохо освещенная, а после яркого солнца снаружи и вовсе беспросветно темная. Что ж, даже неплохо. Ни на что не отвлекаясь, сосредоточиться, собрать воедино сумбурные мысли, продумать тактику будущего разговора. Первое. Прежде чем отвечать на какие бы то ни было вопросы, выяснить с максимальной точностью, что именно говорил в эфире этот… ну разумеется, Сандро, кому же еще. Действительно ли он обращался лично к ней. Вообще, надо по требовать, чтобы ей дали посмотреть запись — в оригинале, без перевода. Второе. В комнате, где они будут вести беседу, должен работать телевизор, прямая трансляция. Третье…

— Вот, посмотрите, сеньора Роверта. По-моему, как раз ваш стиль.

Она переоделась, вернее, дала Белле себя переодеть, проявляя к «ансамблю» не больше интереса, чем манекен, экипируемый для витрины, только мельком удивилась, что все по размеру, даже туфли на экстремальных шпильках, но с на редкость удобной колодкой. У него в доме что, дамский магазин для таких вот случаев? Интересненько.

— Вы готовы? Спасибо, Белка, молодец. Идемте.

Посыльный ворвался бесшумно, как гепард на охоте, и тут же потянул ее за собой. Только выйдя из темной комнаты, минуя темный же коридор с несколькими поворотами, на широкую лестницу, беломраморную и со всех сторон окруженную зеркалами, Эва заметила, что он уже не в камуфляже, а в смокинге и при бабочке; определенно чересчур. Заодно оглядела в зеркале и себя: брючный костюм, струящийся, ослепительно-белый. Не колониальный стиль, и даже не постколониальный. Ощутить себя в нем естественной и сильной — оптиграмма! — никак не выходило.

Срочно придумала себе лазейку, оправдание: действительно, разве можно сохранять спокойствие, когда произошло такое? Глянула на сопровождающего: он, конечно, в курсе последних новостей, и было бы лучше, если бы перед встречей она уже… Но ее спутник в смокинге молчал. Неожиданно жестким молчанием, заранее подсекавшим под корень любые вопросы.

Комната, куда они вошли, была почти точно такой, как Эва себе представляла. Просторной, словно бальный зал, обставленной белым и ажурным, с пастелями на стенах и лепниной на потолке, с декоративным камином и распахнутым окном во всю торцовую стену, которая выдавалась наружу гигантским балконом, само собой, на море. Правильная обстановка, вот только чего-то в ней заметно не хватало… неважно.

Хозяин сидел в плетеном кресле у окна. Узкий черный силуэт на фоне воздушной занавески. Как следует освещена — так задумано — одна лишь старческая рука на поручне, поигрывающая сухими пальцами. Хорошо хоть, без перстней.

— Добрый день, сеньора Роверта.

— Здравствуйте, господин Фроммштейн.

Силуэт отозвался неуловимой мимикой, склонил голову набок, мимолетно блеснул зубами. Оценил. Указал на соседнее кресло, тем самым жестом отсылая посыльного; экономно.

— Присаживайтесь. Люблю догадливых людей, и знаете почему? Потому что догадливость предполагает осведомленность, в большей или меньшей степени. Так или иначе, есть с чего начинать разговор.

Эва села. Олигарх развернулся ей навстречу, сместившись с выгодной позиции против света. Разглядела его не без любопытства и была слегка разочарована. Обыкновенный старик. Даже немного старикашка.

— Прежде чем его начать, я хотела бы…

— Да, разумеется. Мне доложили, что вы расслаблялись на природе и, соответственно, выпали из информационного поля. Но сейчас там затишье. После того как застрелили ту бедную девочку, как минимум несколько часов ничего нового не произойдет.

— Вы уверены? А если они все-таки решат штурмовать?

Она прикусила язык. Спорить, опираясь на чужой пересказ не самых свежих новостей… И зачем? Демонстрировать свою независимость или, скорее, дерзость, словно не готовый к уроку ученик у доски, к тому же наперекор собственным же предварительным построениям и планам, — чего ради?..

Фроммштейн усмехнулся:

— Не волнуйтесь. Никакие «они» в Срезе, слава богу, ничего без меня не решают. Впрочем, смотрите сами, — ом приподнял руку с телевизионным пультом. — Я и сам поглядываю, просто приглушил пока звук.

Телевизор Эва увидела не сразу. Плоский экран на стене удачно мимикрировал под пастели в изящных рамочках, тоже сравнительно небольшого размера и слишком далеко отсюда: наверное, у хозяина старческая дальнозоркость, Прищурилась, подавшись вперед.

— …жность переговорного процесса. Все попытки властей выйти на диалог с террористами последние по-прежнему игнорируют. Выступление же в эфире лидера группировки эксперты оценивают как слишком малоинформативное в качестве основы для переговоров. Однако пока это единственное, на что мы можем опираться, пытаясь понять намерения террористов. В нашей студии находится известный психолингвист доктор Гор, который согласился прокомменти…

Фроммштейн снова прицелился пультом. Перед тем как нажать кнопку, искоса посмотрел на Эву:

— Не люблю комментариев. Выслушивать их — значит признавать, будто комментатор способен делать выводы лучше, чем ты сам. Что в реальности бывает очень редко. Предпочитаю первоисточники, а вы?

Она кивнула:

— Покажите.

Успела удивиться тому факту, что они, оказывается, прекрасно понимают друг друга с полуслова. Хозяин пустил запись, и Эва нырнула с головой в далекий экран: услышать каждое слово, вникнуть, не пропустить… Сандро. Почему она его недооценила, не попыталась удержать тогда — единственного из претендентов! — отправила в отставку, списала, вычеркнула из плана?..

Изменилось ли бы что-нибудь, если б она этого не сделала?

Ничего нового он не сказал. И, действительно, ничего конкретного. Всё те же — слово в слово — пламенные речи о родине, о ее последнем шансе, о наследстве Лилового полковника, о Ресурсе. Имя отца прозвучало громко и пусто, как надпись на транспаранте. Ее имени Сандро не произнес вовсе. В конце концов, его речь могла быть адресована кому угодно, и нет ничего удивительного в том, что до мелочей совпал текст. Откуда им, этим безумным безбашенным парням, наскрести фантазии на другой?